— Он жив? — спрашивает Чарли, который еще не отдышался и вынужден втискивать слова между частыми вдохами. Из-за этого его голос звучит странно — бесстрастно, как будто он чересчур изможден для проявления эмоций.
— Нужно пощупать пульс, — отвечает Ливия. — Проще всего вот тут. У горла.
Не колеблясь, Чарли погружает пальцы в кровь, которая залила шею Томаса. Рана на голове все еще кровоточит — слева, около уха. Понять, насколько она глубока, нет никакой возможности. К ней пристали листья, кусочки грязи, словно земля уже заявляет права на Томаса.
— Я ничего не чувствую, Ливия. Руки не работают.
Она наклоняется и приставляет пальцы к шее Томаса, но тут же понимает, о чем говорит Чарли. В каждом пальце, до самых кончиков, громко стучит ее собственная кровь, и ощутить что-нибудь с помощью них попросту невозможно. Она убирает руку, нагибается ниже, прижимается ухом к губам Томаса. «Открой мне свою тайну, — думает она. — Ты жив?» Рядом с ней склоняется Чарли, почти ложась на лесную подстилку, его глаза оказываются на одном уровне с ее глазами, рот — в трех дюймах от ее рта. Есть в его лице что-то такое… Она изучала его, пока они ехали в экипаже, пока сидели там, слишком смущенные, чтобы заговорить. Линия губ, широко открытые глаза… Такие лица иногда бывают у святых на церковных витражах. Лицо настолько искреннее, настолько не тронутое дисциплиной, что Ливии и стыдно, и страшно. Что он за человек, если может жить так открыто и при этом не грешить?
До нее — до ее уха — что-то долетает. Не звук, а мельчайшая частица воздуха. Словно ухо лизнул крошечный язычок.
— Он дышит. — Ливия отодвигается от Томаса, отворачивается, поднимает юбку и принимается отрывать от нижней сорочки лоскуты. — Если не остановить кровь, он может умереть.
У нее за спиной Чарли начинает молиться. Его голос легок и тверд.
Женщина возникает как призрак. В эту секунду ее еще нет, а в следующую она отделяется от ствола дерева, всего в четырех ярдах от них. Чарли не видит женщину. Он сосредоточенно мастерит повязку из полосок ткани, заготовленных Ливией. У них нет воды, чтобы промыть рану.
— Быстрее, — подгоняет себя Чарли, — нам нужно двигаться.
Ливия кладет руку ему на плечо, но он не реагирует.
Женщина бесцветна. Она одета в балахон из обрывков шкур и ткани. Все в ней — одеяние, кожа, волосы — однообразно-серое, как потухшие угли.
Наконец Чарли ее замечает. В ответ на его движение женщина вздрагивает — но не убегает, даже когда он поднимается и протягивает к ней измазанные кровью ладони.
— Нашего друга ранили, — говорит Чарли спокойно и мирно, как умеет только он. Очевидно, он решил, что женщина им не враг. Ливия согласна с этим. Кем бы женщина ни была, она явно не из тех, кто по ним стрелял. Она часть леса. В ее кулаке может быть зажат острый камень или даже нож. Но не огнестрельное оружие.
— Нам нужна помощь. Лекарь. Здесь есть люди?
Женщина молчит, только делает два шага в сторону, чтобы лучше видеть Томаса. Ливия следит за ее взглядом. Повязка на голове и лице Томаса едва держится. На ней проступили красные пятна. Не успеют они пронести его четверть мили, как повязка полностью промокнет.
Чарли осторожно делает шаг вперед. Женщина смотрит на него — глаза на сером лице.
— Помощь, вы понимаете? Кто-нибудь должен заняться его раной. — Чарли показывает на голову Томаса. — Остановить кровь.
Женщина никак не реагирует, но позволяет ему приблизиться на два шага. Чарли складывает ладони наподобие алтарного прислужника — большие пальцы касаются переносицы, остальные сведены вместе.
— Пожалуйста!
Слово что-то значит для женщины. Оно ей знакомо; пугает ее, напоминает о каком-то прошлом событии. Женщина резко опускает голову, вскидывает кверху плечи, совсем как кошка, заслышавшая внезапный шум. Потом пробует произнести его. Ее губы сами складываются вокруг звука. Она будто надкусывает его, кладет на язык, но при этом готова в любой миг выплюнуть:
— Па-жа-лестааа.
Выражение ее лица не меняется при этих словах. Должно быть, они забыла, что такое мимика. Ливия мгновенно убеждается в том, что женщина живет тут, в лесу, одна, не общаясь с людьми. Ей вспоминаются все истории, слышанные от старых слуг, рассказы о привидении в лесу. О разуме ее отца, о его душе, которая однажды убежала и потерялась, и с тех пор ее лишь изредка видят среди деревьев на рассвете. Но эта женщина лишена разума так же, как и он, и дымит так же безоглядно.
Однако дым у нее необычный, мигом выделяющий женщину на фоне остальных людей. Ливия не сразу понимает, в чем дело. Женщина дымит совершенно невозмутимо. Равномерный, выделяющийся почти непрерывно, всегда одинаковый светло-серый дым, негустой, как туман. Он окутывает женщину плотнее, чем ее лохмотья. Ливия ловит себя на мысли о том, что летом она бродит по лесу голая, одетая только в свой дым. Щеки Ливии
