орудия убийства отпечатки пальцев!
— Но кто займется всем этим? Кто сможет? — спросил, сжав курчавую бороду в кулаке, Маттео.
— У меня есть микроскоп! — заявил Яков. — Я могу!
— Ты — не криминалист и не судмедэксперт, — мягко напомнил ему професс.
Яков попытался возразить, и тогда голос професса стал жестче и громче:
— Среди нас нет ни сыщиков, ни судей, ни палачей. Я уверен, что среди нас нет и убийцы. Господь просто не допустил бы такого.
Все молча глядели на професса. Никогда еще, наверное, наша вера не подвергалась столь серьезному испытанию, как в те секунды. Никогда еще авторитет руководителя миссии не оказывался под большим сомнением.
— Брат Станислав был богословом и клириком, а это значит, что потерю понес не только наш орден, потерю понесла Церковь. Да как вы смеете, стоя у не успевшего остыть тела, разводить суету и бросаться никчемными обвинениями! Чего вы взъелись на брата вашего Франциска?.. — Глаза професса сверкнули, он закашлялся, а потом договорил, с мукой шевеля поалевшими губами: — Мы похороним Станислава как можно скорее! Никаких игр в детективов! Мы здесь для научной работы, строительства храма и развития общины!
Несколько секунд тянулась пауза, заполненная лишь отрывистым присвистом ветра.
— Нужно уведомить Папскую жандармерию, — пробурчал Аллоизий.
— Разумеется, брат, я отправлю генералу самый подробный доклад, — ответил сквозь зубы професс. — Уведомлять жандармерию или нет — решат в главной курии. Ну! — Он поглядел на нас исподлобья. — Кто поможет мне нести тело Станислава?
— И еще — нужно присматривать друг за другом. — Аллоизий приподнял покойника за плечо; голова погибшего схоласта запрокинулась, на всеобщем обозрении оказалась похожая на кратер рана. — Не прихоти ради, а в целях общей безопасности.
Братья двинулись вниз. Я же остался на уступе: уселся на краю и какое-то время просто смотрел на размытые пылевой дымкой пустоши. Я раскачивался из стороны в сторону, обхватив себя руками, и что-то тихонько ныл под нос. В голове не было мыслей, только горячечный туман и желание спать. Затем ступор стал понемногу отпускать. Я поднялся, окинул взглядом солнечные батареи, засучил рукава рясы и принялся за работу. Нужно было поправить положение панелей и очистить фотоэлементы от грязи. Для нормальной жизни община нуждалась в электричестве.
…Очередное погребение походило на фрагмент зацикленного кошмарного сна. Ощущение реальности происходящего исчезало подчистую. Иногда я терялся, мне казалось, что до сих пор продолжаются похороны брата Михаила.
— Вот и Станислав ушел… — сказал Маттео Жану Батисту, и они обнялись, преисполненные скорбью. Я приник к крепкому плечу Маттео и дал волю слезам. А нас троих в свою очередь обнял Яков. Мы были семьей, потерявшей за короткое время двух близких людей.
Далее последовали тревожные открытия и происшествия.
Тот лишний кол, который хранился при входе в оранжерею, действительно исчез. Взять его мог только кто-то из своих… чтобы превратить в орудие убийства. В голове не укладывалось, что такое вообще возможно. Я несколько раз проклял себя за то, что вообще заказал «печать» этих штуковин, ведь мог же обойтись без них. Безмозглый я Овощ!
Професс Габриель подготовил отчет о происшествии. Но отправить его не удалось: на вершине Сына, где находилась антенна дальнего действия, вспыхнул короткий, но очень яркий фейерверк, а затем во всем лагере отключилось электричество. Энергосистему перезапустили, професс и Томаш помчались выяснять, что стряслось. Вернулись злые и удрученные: антенна была мертва, сгорело все, что только могло, — электросиловой привод, система наведения, опорно-поворотное устройство… оплавился даже сам рефрактор. Ущерб был невосполним. Габриель и Томаш без особой убежденности предположили, что причина аварии — в обрыве заземления и статическом электричестве. Дальше — хуже. Выяснилось, что нескольких секунд перенапряжения в сети до срабатывания защиты хватило, чтобы вышла из строя и приемопередающая аппаратура на «Святом Тибальде».
Таким образом, призрачный мост, соединяющий нас с Землей, рухнул, и община нежданно-негаданно оказалась в полной изоляции.
— Временно, — сказал нам Томаш голосом смертельно уставшего человека. — Я посмотрю, что можно починить. В конце концов, это всего лишь радио…
Нам пришлось удовлетвориться этим туманным обещанием, поскольку ничего другого не оставалось. После совместной молитвы мы разошлись по отсекам-кельям, но вряд ли кому-то в ту ночь удалось сомкнуть глаза.
Затем не стало Жана Батиста.
Насколько мы поняли, он встал раньше всех и сразу же отправился на стройку: оценить, что сделано, и прикинуть фронт работы на день, за ним водилась такая привычка. Жан Батист, по-видимому, упал с незавершенной апсиды на насыпанный булыжником черновой пол храма и разбил голову.
— Семь негритят дрова рубили вместе, зарубил один себя, и осталось шесть их, — процитировал Яков, натягивая на руки латексные перчатки. Он стоял у тела погибшего, его глаза были полны слез и злости.
Я с ужасом глядел на месиво из костей и плоти, в которое превратилась голова Жана Батиста.
— Как он так смог разбиться? Как же он так?.. Вдребезги! — Из-за спазма в горле я едва-едва мог говорить.
Яков оценивающе поглядел на меня.
