— Что — это? — приступил строгий отец. — Спросить можно было?
— А ты бы разрешил, да? — вскинулась дочь. — Я просила уже, а ты все: не время да не время.
— Так то когда было? Год назад то было, тогда и было не время!
Седов вдруг понял, что не хочет ругать дочь. Ну, взяла пескоход без спросу, покаталась, и что тут такого? Через пару лет вообще в космошколу улетит, и все. Там не побалуешься, там дисциплина.
— Пап, слушай, а ты мне теперь все разрешаешь? — вкрадчиво поинтересовалась Тонька, безошибочно почувствовав смену родительского настроения.
— Все… то есть как — все? Это ты о чем? — насторожился Седов.
Дочь вздохнула.
— Да так, ничего, пойдем ужинать, а?
Все сильнее подозревая неладное, Седов поднялся с крыльца и подал руку дочери:
— Прошу вас, fraulino!
Тонька рассмеялась, довольная, и церемонно вложила пальцы в широкую папину ладонь.
Седов забыл бы о вопросе дочери, не будь Тонька за ужином такой вежливой и внимательной. Она не ставила на стол локти, хотя раньше делала это, игнорируя замечания отца. Не крошила хлеб и не болтала с набитым ртом. Дочь была образцом поведения за столом, хоть картину пиши, и опытный папа нервничал все больше. А когда на брошенный вскользь вопрос: «Ну и как покаталась?» — Тонька ответила невнятным бормотанием, сопровождаемым поднятым большим пальцем, и быстро сменила тему на подготовку к школе, в душе Седова заорал сигнал тревоги. Он с трудом дождался, когда дочь доест, чмокнет его в слегка заросшую щеку и отправится спать, бросился к себе и уставился на монитор, так и показывающий внутренности ангара.
На первый взгляд все было в порядке, но если присмотреться, на носу пескохода определялся незапланированный предмет: бугорок около метра в высоту, накрытый противорадиационной попоной. Так как радиация сквозь купол не проникала, Седов сделал логичный вывод: бугорок Тонька прятала, и прятала именно от него, от отца родного, что ничего хорошего не предвещало.
Сжав руками виски, Седов прогнал подступающую панику.
— Ничего страшного, может, там сюрприз, милый сюрприз, только и всего, — уговаривал он себя, но интуиция подсказывала, что сюрприз под попоной таился отнюдь не милый.
Седов подождал еще немного: не только у него был острый слух. Несколько раз он чуть было не отправил в комнату дочери оптотаракана, чтобы убедиться, что утомленная Тонька дрыхнет без задних ног, но каждый раз передумывал. Три года назад он пообещал дочери никогда не шпионить за ней и с тех пор держал слово, иногда, правда, скрипя зубами.
«Доверие ребенка восстановить труднее, чем доверие взрослого, — одобряла его поведение Марина. — Для них доверие связано с уважением, даже где-то с восхищением взрослым. Они тяжело переживают разочарование и пока не умеют прощать. Таких обещаний лучше избегать, но так как вы его уже дали, придется держать…»
Проклиная собственную опрометчивость, немаленький, по-фермерски располневший Седов на цыпочках прокрался по коридору, добежал до ангара и сдернул с сюрприза попонку.
Такого он не ожидал даже от Тоньки. Он даже крякнул от неожиданности: на носу пескохода лежала песчанка.
На первый взгляд в рыжеватой фасолине размером с большой арбуз не было ничего устрашающего. Но Седов знал про фасолину две страшные вещи: во-первых, из одной такой взвилась песчаная буря, частицы которой за считаные минуты подчистую выжрали металлические части скафандра Лючии. Эта информация была передана им старшему по смене, вместе с доказательством — телом задохнувшейся жены. А во-вторых, эта штука была живая. Потому что Седов своими глазами видел на экране транслятора, как Лючия протянула руку и фасолина двинулась к ней, потянулась тупым концом, словно безглазой мордочкой, прежде чем развернуться в водоворот, на его глазах превратившийся в песчаную волну. Вот этого Седов не рассказал никому, потому что был опытным исследователем и циничной сволочью. Записывающее устройство в скафандре жены имело металлические части, вследствие чего доказательств его словам нет. Так что на фоне посттравматического синдрома его заявление о живых каменных фасолинах выглядело бы симптомом психического расстройства, а это тот самый диагноз, что даже под вопросом раз и навсегда ставит крест на надежде восстановиться со временем в пустынной разведке.
Седов осторожно обошел пескоход по дуге. Он был разведчиком, это помнило тело. Он был разведчиком, не одну тысячу миль марсианской пустыни намотавшим на гусеницы своего пескохода, и это помнил разум. Где-то на периферии сознания орала дурным ультразвуком паника, но это было неважно. Сейчас все его действия подчинялись одной цели: избавиться от песчанки.
Первые колонисты расставили на каждой ферме по лазерной пушке, «на случай падения метеоритов». Постепенно вокруг планеты поставили орбитальную защиту, которая успешно прошла испытания и была признана непробиваемой, и колонистов призвали сдать оружие. Отчего-то фермеры не поспешили исполнить приказ, а на все воззвания земного правительства отвечали уклончивым: «Да мало ли!»
