Быстрый английский для путешественников во времени

Марио Пьюзо, «Крестный отец»

Лег в субботу Андрюха поздно, а вскочил по привычке рано. «Я ж Катьке обещал все про отрицания узнать», — подумал он, наспех позавтракал и побежал к серой двери.

1 — 0 — 7 — 8. И шаг в неизвестность.

Так, город. Огромный и вполне современный. Из того, что на горизонте небоскребы, можно сделать два вывода.

1) Он точно не в средневековье.

2) Он на окраине огромного мегаполиса, но никак не в центре, иначе небоскребы стояли бы вокруг него.

Да, он был в каком-то пригороде, причем явно не из самых респектабельных. У лица узкая, двухэтажные закопченные дома. Через каждый метр натыканы двери, вроде той, в которую Андрюха путешествует в прошлое, но только не серые, а прилично проржавевшие. Какие-то лавки, причем всего две-три из них работали и в них продавались овощи, а на прочих висело по здоровенному амбарному замку. Один раз взгляд его упал на покосившуюся вывеску “Gelatti”, а через несколько шагов надпись на доске над дверью гласила “Panetteria”.

«Как-то странно как-то тут у них магазины называются, — подумал Андрюха. — Это даже не по-английски».

Впрочем, оба заведения были закрыты. В маленьком окошке первого за грязным стеклом зашевелилась занавеска… Нет, показалось.

Там и сям по улице брели редкие прохожие, по виду усталые работяги, идущие со смены.

Одному из них, хмурому худому мужику лет сорока в довольно грязной клетчатой рубахе и выцветших джинсах, опытный путешественник Андрюха решился задать вопрос.

— Excuse me, sir, may I ask you a question? Where are we?

Тот смерил Андрюху удивленным взглядом.

— Skokie, Illinois.

«Что за город такой — Скоки? — подумал про себя Андрюха, отметив, что название штата Иллинойс мужик произнес как Иллыной. — Что-то я о таком не слыхал».

— And is this Skokie too? — Андрюха ткнул пальцем на горизонт в небоскребах.

Мужик устало улыбнулся.

— No, this is Chicago.

Ах, вот оно что! «Шикаго»! А Скоки, должно быть, у него что-то вроде рабочего пригорода!

— А какой сейчас год? — спросил работягу Андрюха.

— Nineteen thirty seventh, — почти не удивляясь Андрюхиной неосведомленности, ответил мужчина, и Андрюха отметил, что этот, в отличие от Шекспира, год произносит попарно, по две цифры, «девятнадцать — тридцать седьмой», точно как учила их Герундиевна.

Ну и забросила же его волшебная дверь. Чикаго тридцатых.

Андрюха уже собирался ломать голову, куда обращаться и с кем ему вести беседу об отрицаниях, как вдруг его случайный собеседник рванулся в сторону и вжался в стену дома, и в ту же секунду Андрюху оглушил грохот выстрелов над самым его ухом. Завизжали тормоза. Андрюха втянул голову в плечи. Железная рука схватила его за шиворот и, как пушинку, втащила в автомобиль, с бешеной скоростью несущийся по переулку.

Андрюха открыл зажмуренные глаза. Он сидел на заднем сидении несущегося по городу лимузина, а слева и справа его подпирали самого угрожающего вида коренастые типы с тяжелыми челюстями, в черных плащах и в надвинутых на глаза шляпах. Точно такой же громила сидел за рулем — в его бычий бритый затылок между черным плащом и черной шляпой упирался Андрюхин взгляд. И еще один, точно такой же, сидел рядом с водилой на переднем сиденье.

— Don’t move, kid, — прохрипел тот, что сидел справа от Андрюхи, и в ребро Андрюхе ткнулось что-то неприятно твердое. Он скосил глаза. Даже в дюжей, поросшей рыжим волосом ручище бандита, похожей больше на медвежью лапу, револьвер казался огромным.

«Ого, Смит-Вессон, — подумал Андрюха. — Кажется, модель Магнум, серьезная штука. Ну и влип же я». Его бил легкий озноб от неожиданности, но страха особого не было.

«Все-таки хорошо, что Катьку я в эти путешествия взять так и не согласился».

Андрюха прислушался к разговору громил. Те на разные лады повторяли “kidnapping”, “ransom”, “Luciano junior” и “soak”.

«Похищение» и «выкуп», сработал автомат в Андрюхиной голове.

“Luciano junior” — это явно имя собственное, скажем, что-то вроде «Лукьянова-младшего».

А вот четвертое слово ему совсем не понравилось.

«“Soak” значит «мочить», «замачивать», как мочат белье», — спокойно перевел его внутренний голос, и, сообразив, Андрюха похолодел.