С дулом, все так же прижатым к затылку, Андрюха сделал несколько деревянных шагов. Вот и дверь.
Над его плечом протянулась худая костлявая рука в черном в мельчайшую белую продольную полоску пиджачном рукаве. Андрюхе бросились в глаза два перстня на длинных узловатых пальцах. Один на безымянном, с огромным черным камнем, а второй на указательном, из белого металла, с черепом и скрещенными костями.
Указательный палец начал тыкать в дверь. Один, два, три, четыре раза…
Андрюха видел каждую ворсинку этого рукава так четко, как не видел, наверное, ни одну ткань в своей жизни — будто под микроскопом. Последние секунды жизни в этом мире.
Впрочем, нет, ведь и этот мир не его, это 1937 год, будь он неладен. Где ты, родной XXI век… Там все друзья, там мама, там Катька. Ах, если бы только не прижатый к его затылку пистолет…
Что-то глухо хрястнуло позади. Страшная рука, протянутая над Андрюхиным плечом, вдруг исчезла. Еще не поняв, что произошло, Андрюха повернул голову вполоборота, боковым зрением увидел капо итальянской мафии Лаки Лучиано с занесенным над головой для второго удара стулом, падающее на пол тело в черном, и услышал крик:
—
Андрюха сделал быстрое движение ладонью по холодному металлу двери, будто стирал неправильно написанное… И очень-очень быстро ткнул пальцем в дверь четыре раза.
Так-так-так-так. 5 — 5 — 5 — 5.
Уже шагнув за дверь, он успел крикнуть назад
Дверь захлопнулась. Он оглянулся вокруг. Холодно, сыро, серо, пасмурно. Скверик, редкие прохожие, между домами виднеется автобусная остановка. Из какого-то окна доносится музыка. Григорий Лепс. «Й-а стану ва-дападом, падением с высаты-ы-ы…»
Андрюха вернулся в свой мир. Страшный 1937-й остался там, где ему и следует быть. В далеком прошлом.
Глава 20. Новый челлендж
During all the breakfast Professor Challenger glanced at us demurely, as if saying: “I have fully deserved all your praise, I know, but I beg you, don’t make me blush with embarrassment!
В течение всего завтрака профессор Челленджер скромно посматривал на нас, словно говоря: «Все ваши похвалы я целиком заслужил, я знаю, но умоляю вас, не заставляйте меня краснеть от смущения!».
С каким отличным настроением бежал на следующее утро Андрюха в школу. Радовало его солнечное утро, радовала свежайшая утренняя прохлада, и лица заспанных утренних прохожих казались невыразимо родными. Андрюха начал на ходу вспоминать и собирать в кучу бурные события последних суток, мысленно проживая все заново. Мысли его все время возвращались к самому пугающему и неожиданному открытию вчерашнего дня: оказывается, во времени путешествуют не только очень хорошие люди наподобие его или Николы Теслы. Уж если таинственный русский, возглавлявший итальянскую мафию в 1937-м, оказался профессором Мориарти, сбежавшим от правосудия из 1889-го, то…
Что это значило и какой из этого сделать вывод, Андрюха не знал. «А, кстати, Мориарти — итальянская фамилия», — пришло ему в голову.
— Тьфу ты! Причем тут фамилия? Что это вообще доказывает? — разозлился он на себя. — Гораздо важнее, что этот жуткий тип знает тайну двери и свободно шляется из эпохи в эпоху. Что ж, выходит, и сюда к нам явиться может? Вон инспектор Лестрейд ловил Мормышкина (то есть теперь ясно, что того же Мориарти) где-то там в пригороде Лондона, а тот исчез, и они там железную дверь увидели. И та дверь, что за шторкой была у Лаки Лучиано в кабинете, куда он меня собирался в этот мезозой выпихнуть…
Снова, как тогда перед серой дверью, по спине пробежали холодные мурашки. Андрюхино воображение живо нарисовало ему одиночество. Не такое одиночество, когда ты один заблудился в лесу, но по крайней мере точно знаешь, что есть на свете города, люди, где-то есть твой дом…
А одиночество абсолютное. Леденящий ужас одиночества человека, попавшего на планету Земля в мезозойскую эру. Без всякого шанса вернуться. И ты знаешь, что от тебя до ближайшего человека — сто миллионов лет. И знаешь, что это очень много, и что тебе столько ни за что не прожить. Потому что жить тебе осталось, если очень повезет, с полчаса — до первой встречи с каким-нибудь
