Гофман приветливо махнул рукой двум пилотам, которые продолжали тихо сидеть в углу. Один из них вдруг улыбнулся, встал, подошел к нам со своей кружкой, наполненной янтарным душистым пивом, отпил из нее и в знак дружбы передал Гофману.
Летчики стали тепло обниматься. Наконец, новоявленный приятель Гофмана тихо удалился на свое место. Мне показалось странным, что пилот и его товарищ, который продолжал неподвижно, словно призрак, сидеть за столиком в углу, умудрились не произнести ни слова.
Гофман шумно вздохнул. Я посмотрел в его погрустневшее лицо, и вдруг почувствовал жалость к своему непримиримому сопернику, который ради интересов рейха уступил мне пальму первенства.
— Рупперт, дружище, а что будешь делать ты? Сидеть здесь? Слушай, как-то не по-людски!
— Нормально! У нас так принято. К тому же через четыре часа мне следует быть на аэродроме. Меня ожидает срочное ответственное задание. К тому моменту я успею потихоньку уговорить бутылку коньяка и протрезветь. Коньячок-то, в самом деле, превосходно греет душу, хорошо успокаивает и нисколько не пьянит. У твоего бывшего вождя, правда, очень даже неплохой вкус!
— Какого моего бывшего вождя? Ты что-то неважно выглядишь.
— Не теряй времени, дружище. Я уступаю тебе Хелен. Запомни — уступаю!.. Но, алло, внимание, слышишь меня?.. Ты должен понять: переступив порог комнаты L, ты оказываешься в постели не только с Хелен, ты ложишься в супружескую постель с Германией!
Гофман, кажется, все-таки опьянел. Он вдруг стал орать мне в самое ухо что-то восторженное и маловразумительное. Бедняга Гофман, конечно, расстроился, хотя тщательно скрывал те неприятные чувства, которые вдруг овладели им.
Я не стал долго ждать. Тем более что Гофману было невыносимо наблюдать за тем, как я медлю.
С замиранием сердца я поправил ремень на брюках, да и сами брюки, словно они вдруг обвисли у меня на внезапно похудевших бедрах, и двинулся наконец наверх по манящим в другой мир ступеням. Они, словно специально для меня, были аккуратно застелены новенькой алой дорожкой.
Я переступал Государственную границу. В тот момент я не видел в том совершенно ничего предосудительного, потому что хорошо помнил наставления Виталия Сорокина и чувствовал себя испытателем не только в небе.
Я видел себя тайным агентом. Даже, если хотите, не просто агентом, а шпионом товарища Сталина.
2
Дверь легко подалась вперед. Я зашел в комнату под литерой L. Апартаменты под цвет бордо состояли из двух уютных комнаток, причем роскошно меблированных.
В гостиной никого не было, а в спальне, как я увидел сквозь проем приоткрытой двери, маячила широкая кровать, она была расстелена, причем кто- то в самом деле скромно лежал под одеялом. Этот кто-то был, судя по всему, обладателем знакомого притягательного женского тела.
Я решительно двинулся в спальню, сдирая с плеч пиджак.
— Хелен…
Однако, когда я вошел, пиджак изумленно повис у меня на плечах. В постели на спине в самом деле лежала Хелен, однако голова моей дорогой девушки была повернута влево, почти к самому плечу. Лицо было обращено ко мне, но глаза были плотно прикрыты.
Кажется, она спала. Неужели устала ждать и заснула?
У меня тоскливо заныло в груди. Именно так грудь, бывало, ныла в воздушном бою, когда противник незаметно брал на прицел, однако на земле она никогда не ныла.
Хелен, как мне показалось, была без одежды. Край одеяла прикрывал тело и подступал к соскам груди. Левая рука безвольно съехала на пол.
Я тихо подошел к постели и наклонился вперед.
— Хелен, милая…
Девушка не шелохнулась. Весь ее вид говорил о том, что она либо в глубоком обмороке, либо…
Мне вдруг стало так душно, что сердце сжалось. Еще не веря в самое худшее, я нагнулся, поднял прохладную, как мрамор, кисть и попытался прощупать пульс. Пульс не прощупывался!
Цепенея от ужаса, я непроизвольно ступил ногой в сторону и наступил тонкой подошвой туфли на что-то угловатое и твердое. Нагнувшись, я поднял с пола, покрытого мягким ковром, пистолет и обомлел. У меня в руках блестел мой наградной пистолет!
Сомнений быть не могло. Гладкая серебряная накладка на ребристой щечке рукояти устраняла все сомнения, на ней была изящно выгравирована надпись: «Начальник Управления ВВС Красной армии П.В. Рычагов заслуженному летчику Валерию Шаталову с пожеланием продвижения на новые высоты. 31 декабря 1939 года».
Табельный пистолет ТТ был частью обмундирования. Хотя советскую форму мы оставили в СССР, немецкая сторона любезно позволила взять
