состоянии.
Никто не смог бы успокоить меня, Сорокин, между прочим, и не пытался. Узнав о гибели Хелен, он как-то сразу осунулся и посерел.
Виталий предложил мне стакан водки, но я отказался. Он тоже не стал пить.
— Теперь тебя ничто не держит в Германии, Валера, однако дома, друг, тебя ожидает сюрприз. Немцы, конечно, после гибели Хелен пожелают навредить тебе, поэтому надо срочно возвращаться в Москву, но, к сожалению, здесь не все так гладко — у меня произошла осечка.
— Какая-такая осечка, Виталий? Ты же заверял меня!
— Да, заверял, но кто-то выкрал твою кассету с отчетами о работе в Германии. Я не успел передать ее в Москву!
— Она была в сейфе?
— Да, твой башмачок с кассетой лежал в моем сейфе, теперь его в сейфе нет. Нет кассеты — нет твоего важного отчета, нет отчета — нет твоего прикрытия из Москвы. Без кассеты я ничего не могу для тебя сделать. Печально, но дома, друг, тебя ожидают арест, лишение всех званий и в лучшем случае отправка в лагерь, а в худшем…
Дальше можно было не продолжать. Сорокин благоразумно умолк.
Меня бросило вначале в холод, затем в жар. Получается, что теперь, когда мой секретный отчет утерян, Москва стопроцентно признает меня изменником и приговорит со всеми вытекающими последствиями, где бы я ни находился.
О том, как работают наши карательные органы, в том числе за рубежом, я был наслышан. В любом случае возвращаться домой теперь нельзя — впаяют срок за халатность или расстреляют за двурушничество.
Я в отчаянии сцепил руки и застыл, сидя на кожаном диване. Сорокин с грустной улыбкой подался вперед из глубокого кресла.
— Валера, что бы ты без меня делал, а?
— Есть выход? Какой?
Сорокин на ухо прошептал, что у Гофмана на руках находится срочное предписание. Якобы Геббельс придумал очередной ход конем, хотя никогда не играл в шахматы. Он решил сыграть на том, что завтра, двадцать второго июня, Германия нападет на Советский Союз.
Услышав такую новость, я мгновенно вышел из своего сумеречного состояния и стал почти прежним Шаталовым — собранным, холодным и решительным.
— Что ты такое говоришь?
— Гитлеровские войска сосредоточены у советско-германской границы. Приказ о начале Восточной кампании разослан по всем частям и соединениям.
— Вы уведомили Москву?
— Уведомили, но бесполезно. Все сведения о готовящемся нападении в Москве наши аппаратчики считают фальшивкой англичан, в чем постоянно убеждают товарища Сталина, мол, англичане спят и видят кровавую бойню между Германией и СССР, что, к несчастью, тоже очень похоже на правду.
— Что делать?
— Вчера Гитлер уведомил Сталина, что дарит ему в знак дружбы новейший «мессершмитт» модели F-2. Между прочим, сейчас «мессершмитты» модели F-2 составляют костяк новейших самолетов люфтваффе, именно на них возлагаются огромные надежды в молниеносной войне с Советским Союзом, до начала которой осталось менее суток.
— Я все равно ничего не понял. Что мне делать?
— Ты приехал на БМВ Гофмана?
— Да.
— Отлично! Слушай меня внимательно. Ты полетишь вместо Гофмана, но под его именем. Главное, долети до границ рейха. Там сориентируешься с учетом складывающейся обстановки. Опасно, конечно, но что делать, в Москву лететь тебе нельзя! Имей в виду, я узнал только что из надежных источников — органы НКВД арестовали твоего отца и ждут тебя.
— Да ты что?
— Сочувствую, друг. Документы Гофмана на вылет, инструкции и карты ты найдешь в планшете, он спрятан под сиденьем.
— Откуда ты узнал о миссии Гофмана?
— Что за наивный вопрос? По-твоему, я здесь в Берлине испанское вино ведрами пью и устраиваю твою личную жизнь? У меня своя работа и свои источники информации.
4
