— Помоги мне взлететь и отправляйся немедленно.
Она требовательно посмотрела мне прямо в глаза. Я невольно приблизил свои губы к ее губам.
Лена мягко отстранилась.
— Потом, дорогой мой, потом.
— Скажи правду, ты любишь меня или все, что между нами, — всего лишь твоя секретная работа?
— Глупый, конечно, люблю. Я так скучала по тебе, дорогой мой!
Разве можно верить женским словам? Однако сердце подсказывало, что словам Хелен фон Горн, чудесным образом перевоплотившейся в Елену Кореневу, верить можно и нужно.
— Лена, скажи, моего отца в самом деле арестовали?
— Брось, Валера! Ты поверил Сорокину? Нет, не арестовали. С твоим папой все хорошо, милый. Мы еще побываем с тобой на его пасеке под Звенигородом и попробуем знаменитый шаталовский мед. Помоги пристегнуть парашют!
4
Я помог ей забраться в кабину и запустить двигатель. Она уверенно проверила работу мотора, рулей, элеронов и закрылок. Все в порядке!
Взлет прошел без приключений. Елена взяла курс на Кубинку. Навыки пилотирования, которые она продемонстрировала, я оценил на твердое «хорошо».
Въехав на эмке, автомобиле Елены, в Лесино, небольшой аккуратный поселок у железной дороги, я с трудом нашел начальника станции. Бешеный людской водоворот, потный и липкий от дикого возбуждения, не давал пройти. Все стремились в Москву.
Гудков, седой, морщинистый, тощий и юркий, взмок так, словно только что прибежал марафонской рысью по шпалам прямиком из столицы. Он с ходу на автомате, так, как, видимо, делал сегодня не одну тысячу раз, послал меня ко всем чертям.
Понять его было можно. Пассажирские составы, пропуская эшелоны с войсками, все ждали, ждали и никак не могли отправиться. Страдали тысячи людей.
Однако имя «Елена» произвело магическое действие. Я написал адрес: «Москва, Большая Никитская, дом 5, квартира 8», а в строку, предназначенную для текста, вписал всего одно-единственное слово «Лычанов».
— Всего одно слово, сынок?
— Одно.
— Сделаем! Правда, связь барахлит. Она иногда есть, а иногда ее, понимаешь, нет. Говорят, немецкие шпионы провод режут. Его восстанавливают, а они снова режут, мать их! Подземных кабелей у нас нет. Вся связь на столбах, как при царе Горохе. Ох, что делается, ребята, чуяло мое сердце!.. Снова нас с немцем лбами столкнули. Бойня будет похлеще, чем в империалистическую. Попомни мое слово.
До Москвы я добирался ужасно. Все дороги мгновенно забились беженцами. В их рядах царила паника.
У меня сложилось впечатление, что некоторые высокопоставленные начальники умышленно или нет, но накручивали людей, сеяли панические настроения, причем делалось все косвенно, скрытым образом, в общем, довольно-таки искусно. Судите сами.
Людей мастерски запугивали. Мол, транспорта и бензина для эвакуации нет, не будет и не предвидится. Советское правительство все держит под контролем. Приближается судьбоносный поход по освобождению Европы. Никакой угрозы нет и, конечно, не будет. Каждый беженец будет считаться провокатором, паникером и врагом народа.
Тем временем семьи и любовницы высокопоставленных местных чиновников, банкиров и коммерсантов тихонько убывали в глубь страны, подальше от границы. Для них находились и транспорт, и бензин, и продукты в дорогу и про запас.
Неудивительно, что люди, на себе испытавшие, что такое немецкие бомбежки, массово кинулись на Восток. Они шли кто как и кто на чем, спасая детей и хоть какое-то имущество.
Ехать можно было лишь по обочине. Однако один в салоне я, конечно, долго двигаться не смог.
Не прошло и двух минут, как какой-то длинный и худющий, как колодезный журавль, дежурный капитан с красной повязкой на рукаве подсадил ко мне пассажиров — дородного дядьку в солидной фетровой шляпе со всем своим многочисленным семейством.
Толстый дядька, похоже, был какой-то местной шишкой на ровном месте. Влезшая вслед за ним жена оказалась вдвое толще своего донельзя упитанного мужа, а детей забилось в салон столько, что я даже толком не успел их сосчитать, то ли пять, то ли шесть, то ли семь.
Детишки, кажется, все девочки, мигом заполнили все поры в салоне, а самая маленькая девчушка бесцеремонно взобралась ко мне на колени и всю дорогу пыталась рулить, хватая своими цепкими розовыми пальчиками отливающее перламутром черное рулевое колесо.
