представлявшие соответственно галицкого князя Льва II Юрьевича и его брата Андрея, правившего на Волыни, попросили разговора наедине. Гедимин кивнул и, повинуясь властной отмашке его руки, присутствующие в зале потянулись к выходу. В числе «лишних» оказалась почти вся посольская свита. Почти, ибо один остался. И был это не кто иной как старый знакомый побратимов фра Пруденте.
Обнаружив это, Петр с Уланом тревожно переглянулись. Подумать было о чем. Правда, сколько они ни обсуждали странную ситуацию – католический монах чуть ли не главный посол у двух православных князей – так и не пришли ни к какому выводу. Оставалось прояснить насколько тесно его приезд связан с ними самими и с Изабеллой, а то, что связан, к гадалке не ходи.
Подтверждая последнее, ближе к вечеру к ним с новым сообщением заглянул оставленный недалеко от приемной залы в качестве наблюдателя Яцко. Оказалось, оба боярина вскоре тоже вышли из нее, а вот монах… остался и беседовал с Гедимином не меньше часа. И когда он, наконец, вышел, то вид у инквизитора был…
– Ровно кот, сметаной обожрамшись, – подыскал подходящее сравнение толмач, добавив, что кунигас, удалившийся в свои покои вскоре после ухода фра Пруденте, выглядел весьма мрачным.
– Час от часу не легче, – почесал в затылке Петр и повернулся к Яцко, продолжавшему смущенно переминаться с ноги на ногу и явно не собирающемуся уходить.
– Что-то еще? – спросил Улан.
Толмач, запинаясь, промямлил о распоряжении великого кунигаса. Мол, велено передать, что ныне за вечерней трапезой он собирает только людей, состоящих на его службе. Потому, ежели они оба намереваются заключить с Гедимином ряд, надо бы поторопиться, время до вечера имеется, а грамотку- уговор составить недолго. Ну а если нет, то… Он красноречиво развел руками и вопросительно уставился на Петра с Уланом.
Те переглянулись.
– Ты не договорил, – напомнил Сангре. – То что?
Яцко хмуро пробормотал:
– Прямо сюда принесут, чай, гости, – и, не выдержав, жалобно протянул. – А чего вам тянуть-то? Гедимин же ясно сказал: недолго грамотку составить.
– Вот, вот, – кивнул Петр. – И тогда придется в общую залу идти, – он лениво зевнул. – А у меня от многолюдья голова стала побаливать. Да и музыканты на своих дудках вечно не то играют, что хотелось бы. Нет, чтоб гимн российский, «Естудей» битловское, или, на худой конец последний хит сезона, золотоордынский песняк «Вай-вай, мороз-мороз!», а они… – он пренебрежительно махнул рукой и подытожил: – Лучше мы здесь, в тишине.
– Осерчать может кунигас-то, – предупредил Яцко перед уходом и вновь не дождался ответа. Уходил он с понурой головой…
– И как тебе новости? – осведомился Улан.
– Ласковые уговоры не подействовали, пришлось сменить их на осторожный нажим, – прокомментировал Сангре. – Но, судя по передаче этого сообщения через Яцко, у князя осталась надежда, что мы передумаем. Словом, время для подготовки деликатного отказа, чтоб Гедимин не сильно осерчал, у нас имеется. А вот с учетом того, что монах добился с князем беседы тет-а-тет, кажется, они у него не просто большие, но агромадные. Одно не пойму: чего Галиция вместе с Волынью за этого монаха подписались. Все равно их в Евросоюз не примут, потому как его по счастью слава богу вообще не имеется. Одно хорошо. Теперь нам ясно, что именно надо инквизитору от литовского князя.
– Ты про выдачу Эспиносы? – уточнил Улан.
– Про него и говорить нечего, само собой разумеется, – отмахнулся Сангре. – Но им одним дело не закончится. Могу предсказать, что этот тощий козел затребует и донью Изабеллу вместе с кузеном Бонифацием. Возможно, и слугу ее впридачу, поскольку не знает, что тот умер.
Подумав, Улан согласился. Но по поводу реакции самого Гедимина у них возникли разногласия. Петр считал, что насчет Эспиносы тот упираться не станет, с Бонифацием фифти-фифти, все ж таки это ихняя добыча, а Изабеллу выдавать откажется.
– Да ты вспомни, он же ей свое покровительство пообещал. И, между прочим, не втихаря, один на один, а прилюдно, – горячо уверял друга Сангре. – При всех слово рыцарское дал, что столь чудодейственную лекарку никто в Литве изобидеть не посмеет. А кроме того Кирилла Силыч. Он же, как она нам сказала, уже обмолвился, что хочет забрать ее в Тверь.
Но скептически настроенный Улан возражал, что когда затрагиваются интересы государства, можно пожертвовать любым словом и нарушить любое обещание. Тем более речь идет о жизни не просто человека, но злой ведьмы. А то, что инквизитор успел понарассказывать об Изабелле всякие страсти- мордасти, к гадалке не ходи. И после услышанного Гедимин выдаст ее без колебаний.
– Да уж, светлый облик Изабеллы монах наверняка подпортил, – подтвердил Сангре. – Язычники, конечно, народ приличный и, в отличие от христиан, весьма гуманный, но когда перед тобой выкладывают столь пышный ворох злодеяний… Глядя на ее послужной список даже Гингема с Бастиндой[25] обзавидуются.
– Слушай, а может, ей побег устроить? Ну-у, пока князь не решил ее выдать и стражу у ее комнаты не поставил, а? – робко предложил Улан и выжидающе уставился на друга.
– Поц, у тебя мама дома? Или ты совсем сдурел? – мрачно поинтересовался Сангре. – От когда я живу, я не слышал такого идиотства и если мы так
