– Попробую воззвать к его человеколюбию, – очень серьезно ответил Петр. – Все ж таки духовное лицо, божий человек, сан имеет. Вот и хочу зачесть ему кое-что из Библии, дабы пробудить в нем милосердие, гуманизм и эту, как ее, заразу проклятущую, толерантность. Я и подготовиться успел, – и, подтверждая свои слова, он провел рукой по многочисленным закладкам.
На самом деле он их засовывал в книгу как попало, собираясь процитировать одну-единственную, уж очень хорошо подходила она к сегодняшнему дню. Зато выглядели закладки весьма убедительно, да и сам Петр с потрепанной книгой в руках смотрелся внушительно. Полное впечатление, что он собрался то ли на лекцию, то ли на какой-то научный диспут.
Гедимин уважительно покосился на толстенный том, но не преминул заметить:
– Напрасна твоя затея. Сдается, что этот монах и человеколюбие… – он недоверчиво усмехнулся.
– А я попытаюсь, – заупрямился Сангре. – И в нашей святой книге о том сказано: «Когда господу угодны пути человека, он и врагов его примиряет с ним». Авось получится. К тому же я прихвачу с собой его товарища, честно выполняя одно из его требований. Думаю, их радостная встреча смягчит его заскорузлое сердце и он смилостивится над несчастной женщиной, коя, как ты прекрасно знаешь, повинна лишь в излишних знаниях.
Заручившись согласием Гедимина, Петр вернулся в комнату, где его ждали Улан и Изабелла с оригиналом долгового обязательства и двумя копиями – одной на латыни, как и подлинник, а второй на русском. Внимательно перечитав последнюю, Сангре попросил испанку показать, где в подлиннике указано ее имя. Та ткнула пальцем. Тогда Петр протянул ей обратно копию на латыни и попросил переписать заново, внеся одно-единственное изменение: имени испанки быть не должно. Пускай остается по прежнему на предъявителя.
– Но в подлиннике сказано… – растерянно развела руками Изабелла, но Улан, уже начавший догадываться, что именно задумал друг, накрыл ее ладонь своей и успокаивающе улыбнувшись испанке, мягко произнес:
– Он знает, что делает.
– Точно, – подтвердил Петр. – Правда, не уверен, получится ли, – и пока Изабелла занималась переписыванием документа, принялся экспериментировать с подлинником: аккуратно сложил его вдвое и начал демонстрировать невидимому собеседнику. Угомонился он лишь после того, как испанка подала ему заново написанный текст.
– А знаешь, Уланчик, – заметил Сангре другу, – возможно, мне удастся заполучить с инквизиторов еще и наш выкуп. Разумеется, настоящими гривнами, чтоб начать набивать страховую подушку золотым пухом, дабы не больно было падать в случае внезапно наступившей старости. Ну и порох прикупить заодно. Хотя… – он помрачнел и махнул рукой, – что о нем говорить, когда мы не ведаем, есть ли он вообще в Европе и даже не знаем его названия.
– Это ты не знаешь, – поправил его Улан, – а мне оно известно.
– То есть как?! – опешил Сангре.
Плюхнувшись на лавку, он ошалело уставился на невозмутимо стоящего перед ним друга. Некоторое время Улан с наслаждением разглядывал вытянувшееся от удивления лицо Петра, но, смилостивившись, пояснил, указав в сторону скромно помалкивавшей Изабеллы:
– Ее работа. Случайно вышло. Мы с нею о Роджере Бэконе беседовали. Ну-у, том самом монахе, смастерившем злосчастную дудку. Она рассказывала об его универсальных талантах и в качестве примера процитировала кое-что из его трудов, привезенных ей Чарльзом из Англии. Так вот в одном из них, оказывается, имеется целая глава, посвященная пороху. По-английски он звучит как поудер, то есть порошок. А, кроме того, узнав, насколько он для нас важен, донья Изабелла назвала, как он звучит на испанском и немецком.
– И ты молчал?! – обрел, наконец, Петр дар речи.
– Да я узнал совсем недавно, всего три дня назад.
– Прелестная донья, – повернулся Сангре к Изабелле. – Ваша небесная красота уступает лишь светочу вашего ума, потрясающему своим сиянием даже меня – старого солдата, не знающего слов любви. Я в неописуемом восторге! – он оборвал себя и озадаченно произнес. – Стоп! Так ведь это все меняет. Я имею ввиду мой предстоящий разговор, поскольку если Бэкон писал о порохе, а было оно аж лет сорок назад, то, как я понимаю, нынче он давным-давно изготовлен, верно? И тогда дело за малым. Осталось попросить этого козла в рясе привезти нам сам порох.
– Думаешь, согласится? – усомнился Улан.
– Никогда, – отрезала Изабелла.
– Таки смотря как будем уговаривать, – загадочно ухмыльнулся Сангре.
– Будем? – переспросил Улан.
– Я оговорился, – торопливо поправился Сангре. – На предстоящую встречу я тебя не возьму.
– Не знаю, но по-моему, в качестве переводчика лучше быть мне, чем Яцко, – недовольно проворчал Улан. – Когда речь идет о таких суммах, лишние уши слишком опасны.
– Лучше, – согласился Петр, – и про лишние уши правильно – опасны, но переводчик мне вообще не понадобится. Монах на испанском шпрехает за милую душу, а я за время общения с Боней тоже изрядно освежил свои познания. Это так, на крайняк. А учитывая, что он с Гедимином наедине чирикал, получается, мужик и с русским вась-вась. Касаемо же всего остального… Знаешь, учитывая добрый нрав и незлобивый характер этого Перца, поиски компромисса и без твоего присутствия будут проходить в крайне тяжелой и нервной обстановке. Придется торговаться до последней стрелы, копья, меча и
