Прошло два месяца. Ровно два месяца, и ни днем меньше. Шел дождь. Габо стоял у окна и боролся взглядом со своим отражением; жирные капли чертили на нем борозды, и казалось, не оптическая иллюзия – лицо вздулось, пузырится и слезоточит.
Мерседес стояла у кухонного стола и нарезала мясо тонкими ломтиками, аккуратно срезая бугорки сухожилий. Закипела вода в кастрюле на плите, и женщина осторожно опустила в нее тяжелую говяжью кость и мясные обрезки. Во вторую кастрюлю высыпала остатки риса, тщательно вытряхивая холщовый мешок, чтобы ни зернышка не пропало. Посолила воду и улыбнулась: соли оставалось много, на год вперед.
– Они не отвечают, Габо! Молчат, как и месяц назад.
– Они ответят, – Габо не изменил позы, даже взгляда не отвел, даже не шевельнулся.
– Конечно, если ты так решил, то они обязательно ответят. Иначе солнце упадет на землю и наступит мрак.
– Да, именно.
– Скорее бы. В темноте не так хочется есть.
Габо сделал вид, что не замечает ядовитой язвительности в голосе жены. Внезапно он вспомнил несколько строчек из письма, которое неделю назад написал своему другу Плинио Мендосе.
«Я пытаюсь ответить без ложной скромности на твой вопрос о том, как я создаю свои произведения. В действительности „…“ был первым романом под названием „Дом“, который я пытался написать, когда мне было семнадцать лет. Через некоторое время я оставил свою затею, поскольку понял, что роман этот не потяну. Но я постоянно думал о нем, пытался представить его мысленно, найти наиболее эффектную форму повествования и теперь могу сказать, что первый абзац полностью, до запятой, повторяет то, что я написал двадцать лет назад. Из всего этого я делаю следующий вывод: если какая-то идея не дает тебе покоя, долгое время зреет в твоей голове, наступает день, когда она прорывается наружу, и тогда ты просто обязан сесть за машинку, иначе есть опасность, что ты убьешь свою жену…»
Все было именно так, как он сказал. Именно так, слово в слово… Кроме фразы о первом абзаце. Он и помыслить не мог, что первая строчка, вдруг свалившаяся на него из ниоткуда, потянет за собой весь роман. Что на целый год она выбросит Габо из жизни.
– Ты можешь вернуться в La familia, Густаво Алатристе говорил…
– Густаво – денежный мешок и сноб. Его не заботит ничего, кроме прибыли. Мне противно заниматься кулинарными рецептами и узорами для вязания. Все эти ингредиенты, рюшечки, счастливые семьи… Мерседес, я с огромным трудом сбежал от них. Ты хочешь, чтобы я вернулся?
– Я хочу, чтобы ты начал зарабатывать деньги!
– Господи, что же ты за бестолочь…
Редкий день проходил без подобных сцен. Мерседес начинала говорить, убеждать, умолять, постепенно распаляясь с каждым выброшенным в атмосферу словом. Габо мог отвечать. Габо мог не отвечать. Результат был один и тот же: все заканчивалось скандалом и слезами.
Дождь за окном пошел на убыль и через какое-то время прекратился. Габо открыл окно, вдохнул во все легкие прохладу и сырость осеннего вечера. Сплюнул на мостовую, внимательно наблюдая за полетом густой слюны, закурил сигарету. Отчего-то захотелось напиться до беспамятства.
