— Кого не трогать? — Макс переводит на меня скучающий взгляд и снова смотрит на котёнка, который жалобно мяучит дёргая задними лапками. — Его, что ли?
— Не смей делать ему больно! — пытаюсь забрать малыша, но Яроцкий вскакивает на ноги и поднимает руку ещё выше — не дотянуться.
— Да успокойся ты, — смиряет меня взглядом. — Не буду я ему больно делать. Всего-то в море заброшу.
— Т-т-ты… ты…
— Шутка, — ухмыляется, выбрасывает не подкуренную сигарету в сторону и опускает котёнка на ладонь. — Прикинь, совсем меня извергом считает.
Опускаю руки и смотрю с недоверием:
— Ты с ним разговариваешь?
— Говорит, что я с тобой разговариваю, — посмеивается, а у самого глаза на мокром месте, после рассказа о Косте. — Ты откуда вылез такой?
— Надо найти его маму, — вращаю головой по сторонам, но вижу лишь свору собак вдали. — Нельзя его здесь оставлять. Они загрызут его.
— Почему до сих пор не загрызли — более актуальный вопрос, — проницательно замечает Яроцкий и получает от меня новый гневный взгляд.
— Не говори так.
— Да из подвала, наверное, вылез, — кивает на ближайшие заброшенные дома. — Надо отнести обратно.
— Куда? В подвал? — смотрю на него во все глаза. — Так. Ладно. Отдай его мне.
— И что ты с ним делать будешь? — задумчиво смотрит на котёнка, который сжался в клубочек в его руках и глядит глазами-щёлочками, точнее — одним глазом, второй настолько воспалён, что даже не открывается.
Яроцкий вдруг разворачивается, запрыгивает на парапет и протягивает мне свободную руку, помогая подняться следом.
— Куда ты его несёшь? — шагаю к дороге и упрямо сверлю взглядом затылок. — Мы не можем его тут оставить! Он умрёт.
На тяжёлом вздохе разворачивается ко мне и смотрит, склонив голову набок так, будто я тут вообще несусветную чушь несу.
— Себе забрать его хочешь?
— Э-м-м… — теряюсь, — я бы забрала, но… отец вышвырнет его.
— Ну вот, — кивает Макс, будто поучает меня чему-то. Расстёгивает молнию на куртке, и прячет под неё котёнка. — Прокатимся, мелкий?
— Нет, мы не можем его в подвал… Что? Что ты сказал?
Протягивает мне шлем и вновь с такой теплотой улыбается, что скоро я сама в одну большую бабочку превращусь.
— Едешь, или сама доберёшься?
— Мы не можем привезти его в школу, — надеваю шлем и сажусь позади Макса.
— Кто сказал, что мы едем в школу? — заводит мотор и протягивает мне руку. — Кепку мою верни.
И смотрит с таким возмущением, что больше не выходит с собой бороться — не сдерживаю смеха даже после всей горечи, которую испытала, а улыбка Макса в это время гаснет, а взгляд каким-то заворожённым становится, будто и не я позади него сижу, а кто-то более симпатичный и удивительный.
— На, — надеваю кепку ему на голову, лишь бы только этот неловкий момент закончился. Но он продолжается.
— Что? — спрашиваю смущённо.
— Впервые услышал твой смех.
Не знаю, сколько проходит времени, пока мы молча смотрим друг на друга. Неловкость проходит, а теплота всё больше разливается по телу, щекотание в животе усиливается, а на коже вспыхивают мурашки и только где-то в глубине души одиноким колокольчиком звенит тревога «Не влюбляйся, Лиза. Только не в него. Не влюбляйся».
Жалобное «мяу» слышится из-под куртки, и Макс первым отводит взгляд, заводит мотор и двигается с места.
ГЛАВА 25
— Это твой дом? — замираю на плиточном полу просторного холла дома Яроцких и собираюсь ещё раз повторить этот вроде бы глупый, но очень даже уместный вопрос, пока Макс запирает за нами дверь.
Видимо дело в том, что моё представление о доме, именно о доме, где живёт семья, ассоциируется с такими словами, как уют, тепло, свет. Но стоило переступить порог и по коже невольно мурашки побежали от неуютности, необжитости этого места. Элитный двухэтажный коттедж с большой прилегающей к нему территорией окружённой высоким забором, как и снаружи, так и внутри скорее выглядит так, будто выставлен на продажу.
Холл плавно перетекает в просторную гостиную, в которой практически нет мебели, за исключением дивана накрытого прозрачной плёнкой, торшера
