Фыркает, отбрасывая волосы за спину, и даже взгляда решает не удостаивать:
— За счёт заведения.
— То есть за счёт кошелька твоего папаши, — достаю пару купюр и бросаю на стол. — Что? Кто-то впервые в жизни за тебя заплатил? Непривычное ощущение и всё такое? — продолжаю посмеиваться.
— А ты эти деньги сам заработал, ага, — цинично посмеиваясь, кивает на мой бумажник.
— Это — компенсация папаши в честь смерти моего друга, — прячу бумажник в карман. — Но без них я не напьюсь, увы.
— Да что с тобой не так? — головой качает.
— А с тобой? — поднимаюсь на ноги. Слегка ведёт в бок, но устоять на ногах удаётся всё же. — Иди, — киваю в сторону бара, — пора продлевать аренду друзей, а то обидятся ещё.
— По крайней мере, я не одна, — поднимается с дивана и с вызовом смотрит. Такая смешная, такая глупая.
— Правда? — с горечью усмехаюсь и практически вплотную приближаюсь к Светлаковой. — А если у твоего папаши деньги закончатся, сможешь сказать то же самое? Хрен, да?.. Ты одна. Даже сейчас, в толпе людей… ты одна.
— Как и ты, — читаю по дрожащим губам, и вдруг такое жгучее желание просыпается поцеловать их. Просто, чтобы забыться. Просто потому что плевать, с кем это делать. Просто потому, что две недели назад погиб мой лучший друг, и мне, сука, нужно сделать хоть что-нибудь, чтобы не сойти с ума!
— Как и я, — отвечаю, накрывая губы Светлаковой своими.
— Доброе утро. Садитесь, — Николай Генрихович открывает журнал и просит старосту назвать отсутствующих. — Яроцкий!
— Здесь я.
— Молодец. Кепку сними!
Украдкой поглядываю, как Макс нехотя стягивает с головы кепку и небрежно ерошит волосы. Простой жест — ничего особенного, а у меня вновь всё внутри расцветает, а желание улыбнуться настолько велико, что приходится немедленно спрятаться за учебником математики и раз десять подряд пробурчать себе под нос название темы, которую проходить не раньше, чем в следующей четверти будем.
— У Багряновой праздник сегодня? — слышу, как перешёптываются девчонки со среднего ряда.
— Ничего такая, — кто-то из ребят замечает, и я ещё ниже сползаю на стуле.
— Итак! Васильев идёт к доске! — объявляет Николай Генрихович, и половина класса с облегчением вздыхает. — Остальные передают мне тетради с домашней работой.
— Давай свою, — не глядя на Макса, протягиваю ему руку и получаю лишь хлопок по ладони.
— Ты серьёзно? — глаза сужает, с насмешкой фыркает и прилипает к парте щекой. — Разбудишь, когда вся эта фигня закончится.
— Мы на уроке, — шиплю.
— Ну. А я о чём? — зевает, прикрывая рот ладонью, и набрасывает на лицо кепку.
Что-то слабо ударяет по плечу и к ногам падает скомканный клочок бумаги. Оглядываюсь и вижу, как Вероника намекающе кивает на записку.
Хмуро смотрю на Светлакову, и та головой в ответ кивает, подгоняет.
Поднимаю руку и нехотя озвучиваю:
— Можно выйти?
— Урок только начался, Лиза.
— Мне срочно.
— У Багряновой недержание, — ржёт Кириллов.
— Сейчас у кого-то пожизненное нестояние случится!
— Смычкова!
— Я не в этом смысле, Николай Генрихович! — улыбается Зоя, пока весь класс обхохатывается с покрасневшего до самых ушей Саши Кириллова.
Через две минуты я уже стою в женском туалете второго этажа и жду, пока и Светлакова почтёт его своим присутствием.
— Отпускать не хотел, — бросает с порога и захлопывает за собой дверь. Отстукивает шпильками по плиточному полу, замирает передо мной, отбрасывает за спину волосы и смотрит таким взглядом, будто я ей отчёт должна предоставить.
— Ну? — спрашивает, наконец. — Как всё с родителями прошло?
— Не делай вид, что тебя это интересует, — нехотя отвечаю. — Ты ведь не об этом поговорить хотела?
— Хм, — улыбается и будто взглядом с головы до ног оценивает. — Смелее стала, да?
— О чём ты поговорить хотела?
