спасительный лучик света? Тот самый — единственный. Всё ярче и ярче… Ярче и ярче…
Сегодня мой свет был удивительно ярок.
Сегодня осознанно принятые глупые решения окрыляли.
Сегодня, зная верный ответ на вопрос… я выбрала не правильный.
Сегодня я поняла, что раньше никогда не любила Максима Яроцкого.
Только сегодня я поняла, что такое… любить.
— Привет, — сидит на мопеде, который одним своим видом смех вызывает и протягивает мне шлем.
Я честно старалась выйти из школы пораньше, чтобы свидетелями нашей новой совместной поездки стало как можно меньше народа, но… вы же знаете, что такое закон подлости?
«Лиза задержись ненадолго, надо обсудить вопрос о пропущенном тобою материале».
«Лиза, ну раз ты тут, протри доску, пожалуйста».
«О, вынесли заодно мусор, Лизонька».
«Конечно, Нина Эдуардовна».
«Пожалуйста, Нина Эдуардовна».
«До свидания, Нина Эдуардовна».
«Благодаря вам представление у школы будет отличным, Нина Эдуардовна».
Последнее в моей голове особенно эффектно прозвучало.
И если честно, стало настолько неловко ощущать себя звездой на новогодней ёлке под всеми этим пристальными взглядами, что собиралась плюнуть на обещание, сделать вид, что понятия не имею, кто этот парень на мопеде, пока… да, пока не увидела его улыбку.
«Ну зачем?.. Зачем ты так со мной»? — прохныкала мысленно, тая от понимания, что только мне он так улыбается. Только на меня так смотрит.
Мама бы назвала это взглядом печального сумасшедшего. Было время, когда врачи запрещали мне есть что-либо ещё, кроме супов и жидких безвкусных кашек, и когда кто-нибудь при мне ел мороженное с шоколадной патокой украшенное вишенкой, или даже простой вафельный батончик с орехами, мама сочувствующе смеялась и говорила, что выгляжу я, как печальный сумасшедший. С горящими глазами и глубокой душевной трагедий, которая так чётко вырисовывалась у меня на лице.
Кажется, меня несёт. Почему я вдруг сравниваю Яроцкого с человеком, которому было запрещено сладкое? Боже…
— Опять на публику работаешь? — усмехается, и мне в лужицу превратиться хочется от этого томного, хрипловатого голоса. И только спустя вечность доходит смысл сказанного.
И почему школьники просто не могут сразу после последнего уроков разойтись по домам? Почему надо стоять и смотреть? Это что — правило такое негласное? «А вдруг что-то произойдёт, а нас не будет»!
— Шутка, — криво ухмыляется и трясёт шлемом, пока я мнусь на месте и тереблю пальцами шлейки рюкзака.
— Ну ясно всё, — с неоправданно сильным недовольством вдруг протягивает Макс и раздражённо выдыхает, кивая куда-то за мою спину.
А, нет, недовольство вполне оправданное.
— Лиза… Мы… мы можем поговорить? — Паша выглядит, как пёс жизнью побитый. Смотреть на него без неприязни не получается. И дело даже не в неопрятности, не в щетине, которой раньше он себе вообще никогда не позволял, ни в глазах полных растерянности… Дело в жалости — в его жалости к самому себе. И она очень… очень-очень сильная, я достаточно хорошо его знаю.
— Зачем ты пришёл сюда? — непонимающе шепчу, подходя ближе. — На тебя половина школы смотрит.
— Они не на меня смотрят, — бросает ненавистный взгляд на Макса за моей спиной и вновь на меня, — ты знаешь, на кого они смотрят.
— Зачем ты пришёл? — И я, правда, не понимаю! Да, мы с Пашей так и не поговорили о том, что произошло. Думаю, он до сих пор понятия не имеет, как много я теперь знаю, и вот уже только из-за этого моё разочарование в нём удваивается! Он не понимает, сколько всего натворил… он злится из-за того, что Яроцкий теперь рядом со мной ошивается!
— Забери это! — с трудом контролируя закипающие во мне эмоции, срываю с шеи подаренный им кулон и вкладываю в руку.
— Лиза…
— Я не могу принять его.
— Это просто… просто вещь, Лиза, — смотрит умоляюще, головой в непонимании качает.
— Это то, что ты чувствуешь, Паша. А твои чувства я не могу и не хочу принимать.
— Да что он тебе сказал такого?! — вдруг вскрикивает, так что вздрагиваю от неожиданности. — Что этот урод тебе про меня наплёл?!
— Ты поорать сюда пришёл? — шиплю, сквозь зубы. — Или опять Яроцкого в луже искупать хочешь? Обернись! Они все смотрят! Давай! Представление им на радость устроить хочешь?
