— Андрей… я не знаю, что делать. Боже… за что нам всё это? За что?
— Успокойся. Хотя бы ты успокойся.
— Это… Боже, кажется, что это какой-то кошмар, но я не могу проснуться.
— Я прошу тебя: успокойся!
— Она не говорит, что произошло, Андрей. Наша дочь замкнулась в себе, понимаешь? Она… Боже… она вены себе порезать хотела! Что было бы, не зайди я вовремя в ванную?.. Она так плакала. Андрей…
— Она хотела, чтобы её остановили.
— Да как… как ты можешь так говорить?! Наша младшая дочь беременна. Она напугана, сбита с толку. Мы должны её поддержать. Даже не вздумай ругать её! Понял?
— Разве я её ругал? — голос отца звучит совсем сломлено. — Я думаю. Просто не мешай мне. Я думаю, как с этим разобраться!
— Что ты можешь придумать? Подадим заявление в полицию? Скажем, что её изнасиловали? А где доказательства? Андрей, это не вчера произошло! — мама сквозь слёзы усмехается. — Она… она даже не говорит, кто с ней это сделал. Она не помнит!
— Зная Полину очень сомневаюсь, что её…
— Лучше замолчи, Андрей! Не смей говорить о нашей дочери то, что собираешься сказать!
Отец тяжело вздыхает, и вновь наполняет рюмку.
— Дай ей успокоиться, — мама тоже вздыхает. — Потом она всё расскажет. Уверена. Сейчас Полина… — голос мамы становится настолько тихим, что большую часть слов уже не слышу. Но это и хорошо, потому что Полина вновь вышла из нашей комнаты и смотрит, как я подслушиваю разговор родителей за закрытой дверью кухни. Полина меня об это попросила. Ей настолько страшно, что слёзы вот уже несколько часов не высыхают в её глазах, её трясёт и вновь температура поднялась. Но… теперь мы точно знаем, что причина её недомогания далеко не в ангине. Она врала про больное горло. Она врала, что у неё всё нормально. Полина всем врала, пока десятый по счёту тест вновь не показал две полоски.
Возвращаю её в постель, укрываю одеялом, и присаживаюсь рядом.
Что чувствую я?.. Сейчас это сложно объяснить. Сейчас я на том периоде осознания случившегося, когда всё кажется туманным и далёким, когда нужно время, чтобы данная новость ударила по голове со всей силы. И да, она ударит, не сомневаюсь.
— Всё будет хорошо, — шепчу, поглаживая её по спине.
— Что с твоими волосами? — спрашивает опустошённо.
— А… да так, — рефлекторно касаюсь рваных прядей. — Не бери в голову. Зоя практиковалась.
— М-м…
— Полин, давай поговорим, хорошо? — прошу мягко.
— Почему ты не отчитываешь меня? — хрипит Полина, опустошённым взглядом глядя в стену.
— Я не собираюсь этого делать, — тяжело вздыхаю. — Я просто хочу с тобой поговорить. Мне ты можешь довериться, Полин.
— Это бессмысленно.
— Что?
— Всё не имеет смысла, — тоненький голосок вновь срывается на плачь, и я принимаюсь её успокаивать.
— Я принесу тебе воды.
Разговор родителей тут же затихает, стоит мне показаться на пороге кухни, а когда уже собираюсь возвращаться к Полине, папа просит меня задержаться.
И вон он — тот самый удар по голове, о котором я говорила. Такой болезненный, что дыхание перехватывает, а сердце сжимается.
— Что Яроцкий делал рядом с твоей сестрой? — папа строго смотрит мне в глаза.
— Что? — решаю, будто ослышалась.
— Вчера вечером твоя мама застукала их на лестничной клетке… Во сколько это было?
— Около девяти вечера, — отвечает мама, глядя в окно.
Папа вопросительно смотрит на меня. Но у меня нет ответа.
— О чём ты говоришь? — хмурюсь.
— Максим Яроцкий и твоя сестра вчера вечером что-то бурно обсуждали на площадке между этажами, Лиза, — папа понижает голос до опасного шёпота. — После чего Полина вернулась домой вся в слезах и ни со мной, ни с мамой больше не разговаривала. А два часа назад… Ты уже знаешь, что могло случиться два часа назад.
— Не понимаю. Ничего не понимаю, — мама вновь плачет. — Боже… как это всём могло произойти с нашей девочкой?..
— Прекрати, — осаждает её папа. — Лиза? Я жду твоих объяснений.
Но у меня их нет. Я сбита с толку. Я… голова кружится.
