Папа делает вид, что не злится, но я слишком хорошо его знаю — «отпустит» его только через недели две. Он у меня хоть и строгий, со стальной закалкой, но себя очень винить любит, буквально мысленно наказывает, ругает, каждый раз, когда что-то идёт не по его плану. Ну или на Полине злость срывает… не повезло моей сестре. Меня-то не накажешь, даже оплеуху не отвесишь, мало ли как сердечко отреагирует. Вот и достаются все «вкусняшки» семьи Багряновых моей младшей сестре. Даже жалко её, поэтому и пытаюсь быть помягче, на уступки иду, защищаю…
Сидит сейчас душится слезами, хоть и заверяю, что всё со мной нормально, но Полина будто не слышит. А у меня вот к ней куча вопросов. Заорать, чтобы замолкла, что ли?
— Что в школе? — пытаюсь достучаться.
Вновь высмаркивается, заправляет за уши светлые волосы, с которых практически смылась голубая краска и трёт распухшие от слёз глаза.
— Что там может быть? Школа, как школа, — отмахивается и с минуту неотрывно смотрит на капельницу, будто считает падающие капельки физраствора.
— Почему раньше не пришла ко мне? — ёрзаю в скрипучей койке, от которой уже реально болит зад, пытаюсь приподнять подушку повыше; Полина помогает.
— Угадай, — бросает не глядя.
— Папа наказал?
— Хорошо, что не побил.
И вправду… хорошо.
— Прости, — прочищаю горло, в котором першит. — Больше не стану просить тебя меня прикрывать.
Полина мнёт пальцами уголок от моего пододеяльника, и я вижу, как по щекам вновь стекают слёзы.
Глупая. Она тут в чём виновата? Это я дура. Это Яроцкий мудак.
— Спросить хотела: это Вероника ведь скорую вызвала?
— Да. И маме позвонила.
— И как много она теперь знает?
— У мамы спроси. Она с ней разговаривала, а не я.
— А разве Вероника — не твоя подруга? — прячу в голосе скептицизм.
Полина поднимает на меня красные глаза:
— Да не знает она ничего. В школе многие треплются о том, почему ты в больницу загремела, кто-то даже ставки делает…
— Всё, как обычно.
— Да, но главная версия: недомогание, стресс, упала в обморок вот и всё. Вот что сказала Вероника, а все, понятное дело, в это поверили.
Раздумываю, кусая губу. Правда ли всё так?
— У меня была флэшка, — с опасением смотрю на Полину. — Мама… мама не видела?
— Какая флэшка? — слёзы высыхают в глазах сестры, лицо напрягается.
— Серебристая такая… на маленькой цепочке. Вероника тебе ничего не передавала?
— Мне? Почему она должна была передать её мне?
— Да просто… просто ты говорила, что вы близки, вот я и подумала.
Подумала, что раз уж Вероника знает, что Полина также участвовала в игре, то почему бы не передать копию записи через мою сестру?.. Но нет, видимо флэшка всё ещё у Светлаковой.
— Я завтра спрошу у неё.
— Нет, не надо.
— Почему? — Полина хмурится. — Что на той флэшке?
— Ничего хорошего, — тяжело вздыхаю.
Полина задумывается, но вскоре качает головой:
— При тебе был только телефон и немного денег в одежде, которую Вероника домой к нам привезла. Мама не очень-то её визиту обрадовалась. Папа вообще сказал, что не дай Бог нас ещё хоть раз с ней рядом увидит.
Вздыхаю:
— Считают, что это Вероника меня напоила?
— Ну ты типа у неё ночевала. Всё логично.
— Я у неё и ночевала.
— Но мама не знает, что ты половину ночи в баре протусила. Почему мне не сказала? Я думала ты с Чачей развлекаться ходила.
Отвожу взгляд и вновь вздыхаю:
