Ненавижу.
Сколько он меня будет рассматривать?
Сколько будет мучить меня? Почему не отстает? Почему в покое не оставит? Наверняка уже открытку для следующего задания заготовил, сейчас вручит, заставит сказать этот проклятый пароль… Да, Вероника была права — Яроцкий считает меня своей куклой, игрушкой. Только его — ничьей больше. Поэтому заступился. Поэтому не позволил Оскару размазать меня по полу. Только поэтому, другой причины не дано.
Слышу, как вновь шумит его стул, двигаясь по полу, поближе ко мне, поближе к парте, за которой сидит его «кукла».
Ненавижу… Ненавижу…
Сладко-терпкий аромат наполняет собой всё пространство, приходится дышать им, приходится заставлять себя верить в то, что мне не нравится дышать Им. Не нравится чувствовать его так близко. Претворяться, что сердце не колотится бешено, что щёки не пылают, а дыхание не сбивается.
Боже, что со мной не так? Почему я нервничаю? Почему губы кусаю? Почему кулаки до боли в фалангах сжимаю?
Боюсь. Боюсь его, точно знаю. Боюсь того, что приготовил для меня, поэтому руки дрожат, поэтому дыхание обрывается. Я боюсь Макса Яроцкого, вот и весь ответ. Боюсь так, что волоски на руках становятся дыбом. Рядом со мной сидит человек, который хочет поломать мою жизнь!
Больше не могу игнорировать и делать вид, что не замечаю. Набираюсь смелости и поднимаю на Яроцкого глаза. Когда он только успел оказаться так близко? Слишком близко. Тень от козырька кепки падает на лицо, так что взгляд кажется ещё мрачнее, а от излюбленной садистской ухмылки и следа не осталось. Просто смотрит… просто… будто и нет между нами никакой ненависти.
Хочу попросить отодвинуться. Хочу сказать хоть что-нибудь, чтобы прервать самый неловкий момент в своей жизни, но Макс избавляет меня от этой необходимости: вытаскивает наушник из уха и протягивает мне. Сглатываю. Заставляю руку не дрожать так сильно, принимаю наушник и ещё несколько секунд не двигаюсь, пока Яроцкий вновь не отворачивается к окну, пока не откидывается на спинку стула и не прикрывает глаза.
В тот день Макс поделился со мной больше, чем просто песней.
Но поняла я это только сейчас… то, как ему было больно.
В тот день Яроцкий больше не заговорил со мной. В тот день Паша ждал меня возле школьных ворот, чтобы вместе пойти домой.
Макс сидел на мотоцикле, обняв руками шлем, в зубах сигарета, голова склонена набок, а вид казался расслабленным. Он смотрел на нас. Пусть даже не видела этого, но я всегда знала, когда он смотрит. Всегда чувствовала его взгляд на себе подобно чему-то материальному.
Слышала, как за нашими спинами взревел мотор, и блестящий чёрный мотоцикл пронёсся мимо на скорости выше ему положенной.
Паша выругался себе под нос, а я провожала взглядом байк Яроцкого до тех пор, пока он не стал маленькой чёрной точкой и не скрылся за поворотом.
