Контрафактные двери — прекрасное умение, передающееся по наследству.
Интересно лишь, в каждом ли поколении кровных наследников оно проявляется.
— А, рыжая?
Зелёные следы издевательски светились между цифровыми стеллажами. Она, конечно же, и не попыталась их спрятать. Должно быть, специально — не для дяди, нет. Подразнить цепного пса: плохо сторожишь, мол, острозубый. Но осознание не принесло обиды, только широкую довольную усмешку. Не на то она рассчитывала, конечно. Совсем не на то…
— Понял, — сказал Рик следам. — И тебе ещё раз привет. Но этому я не сторож. То, что за мной, так просто не откроется. Потому что — ха — на хранении совсем в другом месте: ни в документах, ни в базе, нигде его нет, и тебе придётся делать то, что ты так не любишь — разговаривать, а разговоры вовсе не сильная твоя сторона, рыжая…
Но когда-то были. Подостывший кофе царапнул язык. Да ещё как! Заслушаешься — такая там сила и ярость. Только давно уже не… А жаль. Извлечение не только память забирает, но и некоторые частички былой личности.
— Ты заслуживаешь уважения, рыжая. Честно скажу — я не желал бы такого врага, но, если решишь продолжать в том же духе, обещать ничего не смогу. Из вырытых ям порой выбираются черти. Черти, не псы, понимаешь?
Эрна просигналила через интерком: в приёмную пожаловал Ян.
— К тебе можно, мыслитель? — директор заглянул в деликатно приотворённую дверь. — О. Еда.
Он выглядел немного помятым — сказался, видно, не слишком приятный родственный разговор. Рик посочувствовал:
— Заходи. Буду отпаивать. Только у меня не коньяк и даже не кофе с коньяком, а просто кофе…
Ян улыбнулся и взъерошил свои светлые волосы — ох уж этот неосознанный жест, подумал зам, какой же все-таки хулиганский, взглядо- и сердцеманительный вид он вам придаёт, господин директор, не говоря уже о том, что молодит лет на десять-пятнадцать, и уж совсем не упоминая, как само собой разумеющееся, про свёрнутые вслед вам шеи определённого контингента, как незамужнего, так и замужнего… Улыбка у директора оказалась радостной и ничем не отягощённой. О чем бы трудном и тяжёлом Ян с племянницей ни разговаривали, всё, похоже, благополучно разрешилось.
— Твой код стащили, — сообщил ему Рик.
Друг, присевший к столу, забрал с тарелки последнюю вафлю и невозмутимо принялся есть.
— Уже знаю.
— Что будешь делать?
— Да ничего. Сам виноват, дурак.
Ян видел, что от него ждут объяснений, но прежде совершил набег на полупустой кофейник.
— Хотел оставить ей лазейку, если со мной вдруг что случится. Лазейку-погрешность. Но она использовала её раньше срока. А, может, я и это хотел, только сам себе не признавался. Вкусные вафли…
— А ты неумён. Это же база!
Директор пожал плечами.
— Все мы ей когда-нибудь станем.
Рик не стал спорить. Он спросил:
— Для чего лазейка?
— Ты же знаешь, какой я трус насчет сложных тем.
— Так ты не сказал ей про Креймера?
— Тогда нет. Теперь она точно знает.
— А реакция?
— Ноль. Она вообще про него не говорила.
— Да? Не очень-то удивлён.
— Я тоже. Может, ей и неинтересно. Зря, выходит, придавал такое значение, прятал и волновался…
Ян развязал галстук — как всегда, тёмно-красный. Этот цвет ему совсем не шёл, но шёл его директорской должности, как и проблески седины вместе с угнездившимися на лбу морщинами, и чуть заметная хромота. Небрежность, с которой он стянул галстук и шлёпнул его о стол, заставила зама радостно насторожиться.
— Будто повешенный, честное слово. Да и ты сними: вижу же, руки чешутся.
Рик скатал свой в трубочку и запихнул в ящик — обрадовался бы меньше, если бы вдруг получил тройную прибавку к зарплате.
— Наконец-то ты становишься ближе к народу, — заметил он с одобрением. — Жду теперь, когда разрешишь носить футболки.
Эрна опять постучалась. Она всё-таки принесла обещанный пирог. А ещё — доску с шахматами.
Рик сразу выбрал чёрные.
