— Варвар, — одобрительно говорит ему Курт и лезет следом.
Пол в лавке сырой и мшистый, стены все облупленные, а под голым, растерявшим пласты штукатурки низким потолком почему-то растут бледные грибы. Сырость не пощадила и того, чем в лавке некогда торговали: на прогнивших полках вместо книг теперь какая-то размокшая каша. Но все вместе они всё-таки умудряются отыскать несколько относительно непострадавших экземпляров, которые Капитан с удовлетворением на лице бережно укладывает к себе в рюкзак.
— Для ознакомления с литературными веяниями, в данном случае — доапокалиптическими, — поясняет он скептически смотрящей на него рыжеволосой. — По ним всегда можно определить, на какую стадию моральной деградации скатился мир.
— Деградации? Развития! И не скатился, а вырос.
— Давайте будем смотреть правде в глаза. За всеми дверьми действует один и тот же литературный принцип.
Четвёртая хмыкает. Но нынешний Капитан уже достаточно мудр, чтобы признать, что в сказанном отцом всё же был смысл. Только расстрелы — вещь чересчур радикальная. А вот относительно несложное определение духа цивилизации, шепчущее с книжных страниц, просто подарок.
«Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, что такое твой мир».
Второй свой мир после второй данной ему возможности он понял так: любовь и сказки. Часто две составляющие сливались в одну — сказки о любви. Те, что в значении «несбыточное». Мир, населённый разновозрастными детьми, вечно верящими в чудо, для Капитана сразу стал симпатичен и близок. И пусть эти дети воевали и убивали друг друга, лгали, крали, пьянствовали, нюхали блаженную отраву и пускали в кровь её разномастные разновидности, пачкали подъезды и бросали мусор мимо урн, путались в сомнительных связях, смотрели идиотские ток-шоу, переедали и предавали, пусть от кое-кого из них дурно пахло, а кое-кто был ограничен и туп, — им, так удачно маскирующимся под взрослых, вовсе не хотелось надрать уши. Их было жалко. Потому что существовало ещё одно, скрытно объединяющее их — вечное одиночество, вечный поиск, вечные шишки на лбу.
— Ау, мыслитель! Ты так и будешь стоять столбом? Околеешь ведь… от голода… холода… или как там ты любишь твердить… пошли, короче.
Курт зовёт его, намекая, что все уже вышли наружу.
— Прошу прощения. Я прикидывал, есть ли здесь где-нибудь рядом не сильно разрушенный ресторанчик средней руки.
— Тебя всё равно там не обслужат. Пролетел лет на сто.
— Я хочу посмотреть на меню и узнать, что тут ели.
В доме Вандермейеров предпочитали еду здоровую: зерновые, рыбу и овощи. Капитан долго и обалдело разглядывал целиком запечённого речного сома — громадная рыбина длиной почти с обеденный стол, покоящаяся на изготовленном наверняка по заказу серебряном блюде в окружении зелени и маслин, тупо пялилась на него в ответ, чуть приоткрыв пасть, из которой торчали лимонные дольки. Обедавших было пятеро, трое из которых — мужчины, но сил у них всех хватило лишь на хвост, хоть и было дико вкусно.
— Сам поймал? — со смешком спросил отец. — Молодец! Вот уйдёшь с президентского поста — не пропадешь.
Господин Вандермейер добродушно похлопал его по плечу.
— Кормилец я своей семье или кто, а, Эйдзи?
Однако потом рассказал, что таких сомов выращивают на специальных фермах — в Аксельбурге это издавна пользовалось популярностью. А также осетров и форель. Горожане явно знали толк в рыбе.
— За это всё спасибо королю Акселю. Именно он когда-то развил рыбное хозяйство, как и, впрочем, многое другое… Он развил, а мы поддерживаем.
Портрет Акселя Первого, написанный с него ещё при жизни, висел в крытой галерее на втором этаже президентской виллы. Его Капитану, видевшему до этого дня одни репродукции, показала хозяйская дочь.
— Вот наш король. Практически в оригинале, можно сказать. Представительный и красивый, правда?
Да, Аксель таким и был — много веков назад, когда правил Империей. Человек с волевым лицом и короткими светлыми волосами. Человек, который, будучи королем, не любил носить корону. Здесь он тоже оказался изображенным без неё.
— Хотя он и ваш тоже. Мы же были тогда единой страной.
Капитан перевёл взгляд с портрета на девушку.
— В вас есть что-то родственное. Вы с ним в чём-то похожи.
— А я знаю. Ещё же его портрет с женой, королевой Анит… Он в папином кабинете. Когда придём туда, сразу сядьте, а то упадёте от изумления. Честно.
Женские династические портреты в учебниках никогда не печатали — старые религиозные соображения. И вообще не печатали нигде. Считалось, что женщина благородных кровей — образ сакральный, не для всех и каждого. Капитан, конечно, на ногах удержался, но удивленный возглас в стиле «вот это да» выдал в лучших традициях узревших почти фантастическое.
— Если бы не… с вашего позволения, но, если бы не веснушки, я бы сказал, что она — это вы!
