Рукопожатие Пейла Арсина — до тех пор, как староста не приучил его обращаться с руками бережнее — отличалось той умеренной крепостью, которая умному человеку вроде Анатоля рассказывала о скрытности и расчетливости. Казалось, Пейл жмет руку не автоматически, а тщательно рассчитывая силу сжатия. Возможно, всем, кому Пейл жал руку, доставалась своя, особая крепость. Будто на каждого у Пейла был особенный план.
Анатоль сидел в своем кресле и смотрел, как люди подтягивается на главную площадь. По здешнему обычаю она называлась площадью Эдды. Ровно посредине рос большой дуб, который, как говорили, посадили еще отцы-основатели. Разумеется, дуб назывался Иггдрасиль. Почему предки не посадили здесь ясень для аутентичности, Анатоль не имел ни малейшего представления. От дуба концентрическими кругами расходилась брусчатка, и сейчас аккуратные камешки топтали сотни ног. Все пришли посмотреть, как казнят учителя Станислава. На похороны Лили и ее отца пришло вдвое меньше. Сюда пришел даже блаженный Федор со своей сворой собак.
Люди образовали большой круг. У дуба нервно переминался с ноги на ногу Руслан, которому явно было не по себе от выполнения своих прямых обязанностей. Скоро надо будет выбирать старосту, и самый очевидный выбор — городовой, вот только Анатоль сомневался, что после всего случившегося совет выдвинет Руслана. По правую руку от городового стоял здоровяк Иммануил, местный мясник. В руках он держал веревку, перекинутую через дерево. Веревка заканчивалась петлей, которая медленно покачивалась туда-сюда в жарком полуденном воздухе, как маятник, отмеряющий последние часы жизни преступника. Сам виновник торжества, учитель Станислав, застыл как изваяние, руки связаны за спиной, и только взгляд судорожно скачет по толпе, будто пытается найти глаза каждого, кто пришел.
Анатоль устроился в первом ряду: ему нужно было формально подтвердить смерть. Пейл задумчиво стоял рядом, здоровой рукой обнимая Снежану. Медсестра склонила голову ему на плечо и смотрела в пространство. Анатоль видел, как издалека, с другой стороны круга, Вера, певичка в кабаре, бросает на парочку выразительные взгляды.
Пейл всегда и для всех был центром притяжения. Вот и учитель наконец прекратил изучать толпу и уставился на Пейла пронзительным, долгим взглядом.
Руслан прочистил горло, начал было говорить, но из глотки выскочил только приглушенный хрип. Со второй попытки получилось:
— Жители Приюта, все вы знаете, что моя должность здесь была скорее данью уважения традиции. Городовым никогда не приходилось наказывать никого из горожан, потому что все мы жили тихо и мирно, — Руслан покачал головой. — До недавнего времени. Сразу три ужасных события потрясли наш городок. И во всем случившемся виноват этот человек. Тот, кому мы доверяли. Тот, кто воспитывал наших детей. После своего ужасного злодеяния он сам пришел ко мне и во всем сознался.
Толпа заворчала, как большой зверь, приготовившийся к броску.
Руслан тряхнул головой и сказал, тяжело поглядев на Пейла:
— Из-за этого человека мы забыли, чем славится Приют. Мы забыли свой долг перед гостем. Гостеприимство отражено даже в названии нашего городка. Пейл Арсин, от жителей всего города прошу у тебя прощения. Ты пострадал в этой переделке, но сегодня, надеюсь, справедливость будет восстановлена, и наш город отныне и впредь станет и твоим приютом.
Анатоль внутри себя присвистнул. Он не ожидал такого красноречия от Руслана. Видимо, старик готовился перед зеркалом. Простая, но нарочито искренняя речь, признание ошибок, слова от имени всего городка — хороший ход перед выборами старосты. Выходит, Руслан не так прост, как кажется. И куда только подевалась его обычная нерешительность? Неужели он так преобразился перед замаячившим впереди повышением?
Тем временем Руслан взял петлю, подошел к учителю и надел ему ее на шею, медленно и торжественно.
— Убийца, — излишне театрально возвысив голос, громыхнул Руслан, — у тебя есть что сказать людям перед лицом смерти?
Станислав медленно повернул голову к Руслану, криво улыбнулся.
— Я сделал это ради будущего, — сказал он тихо.
Руслан немного выждал, не скажет ли Станислав чего-то еще, но тот молчал, уставившись под ноги. Городовой кивнул, и мясник-палач потянул за веревку. Мышцы вздулись под простой белой рубашкой, смоченной потом.
