Станислав взлетел вверх. Ноги пустились в пляс. Руки взметнулись к смертельному галстуку. Глаза полезли из орбит. Убийца хрипел и издавал страшные булькающие звуки. По серым учительским штанам расползлось темное пятно.
Скоро все закончилось. Потрясенные люди начали разбредаться по домам. Каждый из них запомнит этот день на всю жизнь. По большей части все молчали, только несколько старушек переговаривались. Они были уверены, что перед самой смертью убийца посмотрел на Пейла Арсина — к худу или к добру. А старик-идолопоклонник, еще одна местная достопримечательность, вдруг крикнул: «Один — бог виселиц».
Вечером Приют вернулся к прежней жизни. Все изображали рутину на удивление усердно. Если молчали, то слишком многозначительно; если веселились, то нарочито; если ругались, то чересчур эмоционально. В баре, куда жители Приюта стекались по вечерам, чтобы промочить горло, музыка в этот вечер играла слишком громко, а постояльцы общались с искусственным энтузиазмом. Будто бы все это было неким ритуальным действом, призванным вернуть в растревоженный городок покой.
Анатоль впервые видел Пейла Арсина за кружкой пива. Они сидели за большим дубовым столом. Кресло доктора стояло рядом. Доктор всегда выбирался из кресла, когда приходил в бар: он ненавидел это скрипучее чудовище и радовался любой возможности расстаться с ним.
Пейл и Анатоль прикончили уже по кружке пива в полном молчании и попросили еще по одной. Когда официантка принесла заказ, Пейл вдруг заговорил:
— Знаешь, док, а я ведь никогда не был так близок к смерти.
Анатоль придал лицу сочувственное выражение и кивнул.
— Я знаю, ты был на войне, — продолжил Пейл. — Я вижу, что она с тобой сделала.
— Жуть, да, — усмехнулся Анатоль. — Но я не жалуюсь. Вид снизу открывает новые перспективы. Смотришь на все глазами ребенка.
Пейл усмехнулся и сделал щедрый глоток.
— Я тоже был на войне. Меня будто в мясорубку бросили. Все мои товарищи кормят червей, а я вот целый и невредимый. Ну, то есть был, — Пейл махнул изуродованной рукой. — Надо же, а? Через столько пройти и нарваться на сумасшедшего.
Анатоль молчал.
— Я уже давно не пил, — сказал Пейл, — и меня немного развезло. Но ты мне кажешься хорошим человеком. А мне давно хочется выговориться.
— Пожалуйста, — сказал Анатоль. — Мне давно нужно кого-нибудь выслушать.
Пейл шутливо отмахнулся, но в этом жесте читалась благодарность.
— Анатоль, я дезертир, — сказал Пейл серьезно. — Я пришел в Приют, потому что спасался от войны.
Анатоль вспомнил, как люди описывали первое появление Пейла в их городе. Весть об окровавленном и избитом человеке, перешедшем вброд реку, принес рыбак Данила — тот же человек, что сообщил старосте о смерти его дочери. Такая вот ирония судьбы. Возможно, это событие обросло домыслами и сплетнями, но Анатоль прекрасно представлял себе тот день. Яркий, светлый день: Солнце — самый любопытный и беспардонный соглядатай во всей Вселенной; прохлада от воды и легкий ветерок; похмелье крутит кишки рыбака, голова раскалывается от выпитого. И вот вдалеке забулдыга Данила видит неясное движение, больше похожее на обман зрения — пятнышко, темная точка на роговице. Но пятнышко это растет и скоро принимает очертания силуэта: измученный человек ковыляет к берегу реки. Его неправильные движения, его изломанная фигура напоминают куклу на веревочках. Любая дисгармония будит в человеке тревогу: уродливый, ковыляющий, увечный человек нарушает упорядоченность мира и лишает душевного покоя. Когда становится очевидным, что пришелец не похож на обычного человека: за ранами и синяками проступает слишком белая кожа, солнце играет с волосами, лишенными цвета, — страх и брезгливость берут верх над участием и состраданием, и мозг рыбака, щедро присыпанный алкоголем, дает команду: «Беги!» У страха глаза велики, так что слова несчастного пьяницы, многократно повторенные и переданные от одного жителя Приюта другому, обрастают новыми подробностями, и Пейл Арсин, еще безымянный чужак, превращается из несчастной жертвы в предвестника катастроф, в сверхъестественное существо, рушащее привычный порядок вещей.
И вот теперь этот вестник зла, предтеча хаоса, сидит перед ним, сломленный и изуродованный и пьет пиво, чтобы набраться смелости и рассказать свою историю:
— Нас было двадцать человек, целый отряд. Мы любили нашего командира. Он был строгий, но справедливый. Всегда за нас горой. — Пейл говорил сбивчиво, язык его чуть заплетался от выпитого. — Мы его прозвали Мамочка. Он вроде бы на это ворчал, но мы-то знали, что прозвище ему нравится. Я видел, как Мамочка наступил на мину. Странное зрелище. Я тогда подумал о снеговике. Ты, наверное, не знаешь, что такое «снеговик»? Тут никогда не бывает столько снега. А там, откуда я родом, снега завались. И все такие же, как я. Снежные люди, — невесело усмехнулся Пейл.
Помолчав немного, белый человек продолжил:
— Иногда метет так, что снег кажется белой стеной. Высунь нос из дома — тебя закружит и унесет, как снежинку. А потом, когда вьюга успокаивается, дети выходят играть со снегом. Строят из него крепости, лепят снеговиков. Можешь себе такое представить?
Анатоль, когда служил в армии, слышал о дальних холодных местах, но на войне у него было полным-полно других мыслей и тревог, на эти сказки он обращал мало внимания. Болтали всякое: например, что где-то есть столько воды, что не хватает глаз, чтобы все осмотреть. Или где-то лежит голая земля,
