type="note">[568] называвшееся Mezieres и явно занятое каким-то крупным штабом. Дорога была довольно безлюдна, и по ней сновали штабные автомобили; несколько раз у нас пытались получить сведения о местной топографии. Усталость и голод давали себя чувствовать. Мы остановились под группой деревьев на полпути между Mezieres и другим chateau, также явно занятым каким-то крупным штабом. Я опасался, что кто-нибудь заподозрит в нас «пятую колонну»: этого не случилось, никому и в голову не пришло заняться нами. Мы спокойно поели, отдохнули и двинулись дальше.[569]
Мы отправились по дороге, параллельной route nationale Orleans — Blois, с тем, чтобы выбраться на первую же дорогу, ведущую к югу. Долго шли между двумя лесными массивами, начиненными слева и справа всякой военной всячиной. Со всех сторон слышались разрывы, и от времени до времени пролетали нефранцузские авионы. Наконец, мы вышли на дорогу, ведущую к югу, — нашу знакомую дорогу от Clery, загроможденную несколько меньше, чем вначале.
Становилось все более жарко, парило. Мы посмотрели на карту и увидели, что первый большой пункт, который встретим, называется Jouy,[570] и нам нужно тащиться до него минимум два часа. Между тем сказывалась усталость: мы стали чаще и чаще присаживаться на несколько минут. Иногда, проходя мимо леса, находили тропинку, параллельную дороге, и шли по ней, подкрепляясь земляникой. Жилых мест, где можно было бы освежиться, не попадалось. В каком-то chateau прислуги, стоявшие у ворот, сами предложили нам воды; мы напились и наполнили термос. Так мы шли, и становилось все жарче и жарче, и все меньше и меньше оставалось надежды достигнуть Jouy раньше вечера.
Наконец, свершились две вещи, под угрозой которых мы находились с утра. Застрявший обоз военных камионов подвергся нападению с воздуха. Мы, свидетели и потенциальные жертвы, были так захвачены этим зрелищем, что не позаботились о собственной безопасности. С дикими воющими звуками налетели пикирующие бомбардировщики, сделали свое дело и улетели. Разбежавшиеся члены охраны и шоферы вернулись и отправились дальше, оставив на месте разбитый камион.
В этот момент разразилась гроза. Деваться было некуда, и мы спрятались под камион. От времени до времени, когда приближался какой-нибудь автомобиль, вставали, чтобы сделать auto-stop. Безуспешно; отчаявшись, решили больше не предпринимать никаких попыток и переждать дождь. В это время останавливается какой-то фургон, выходит шофер и делает нам знаки. Мы не верили своим глазам. «Ну да, вас зову, — кричит он. — Идите скорее». Мы подошли, разместили внутри фургона наш груз и разместились сами: ты — рядом с шофером, а я — за твоей спиной в фургоне сзади.
Первым делом выяснили направление. Наш новый приятель M. Jemms, но не англичанин, а француз, оказался начальником группы железнодорожных камионов и фургонов, обслуживающих армию. Он должен был объехать ряд городов и дорог, чтобы проверить свои повозки и персонал, а после этого ехать на свою базу. «Взять вас с собой на базу я не могу, — сказал он. — Но оставлю вас в самом южном пункте моего пробега, где-нибудь около Vierzon. Там есть одна ферма, где хозяева — славные люди». Таким образом весь остаток этого дня мы странствовали с ним по мелким городам и местечкам. Почти в каждом он находил своих людей; где их не было, оставлял инструкции в местных жандармериях или мэриях.
Дорогой мы много разговаривали. Это был замечательно хороший человек. Самоучка, из простых людей, он достиг значительного положения в железнодорожной администрации, а из своего тяжелого жизненного опыта вынес убеждение, что никогда не надо быть жестким с людьми и нужно там, где можно, выказывать человеческую солидарность. «Только, — предупредил он нас, — не вздумайте мне платить, а то я обижусь и высажу вас, где придется». Дал свою карточку, но только по карточке этой оказалось потом невозможно разыскать его. Совсем под вечер подвез нас к ферме, постучал; вышла хозяйка. «Вы меня знаете, — обратился он к ней. — Вот вам хорошие люди и мои хорошие друзья; устройте их как следует».
После этого мы сердечно простились и пошли за хозяйкой. Она привела нас к стойлу и сказала: «Тут на сухой соломе вы можете провести ночь». — «Хорошо, — ответили мы без большого энтузиазма. — А нельзя ли нам где-нибудь закусить?» — «А у вас есть пища с собой?» — «Конечно». — «Ну ладно, идите со мной. Мы были с мужем как раз за столом». Вошли, познакомились, сели за стол, открыли свои саки,[571] предложили им. Они сразу сделались дружелюбнее и веселее и предложили нам свою колбасу и вина. Стали понемногу разговаривать. После ужина хозяйка сказала: «Мне кажется, что стойло — неподходящее для вас место. Вы, конечно, предпочли бы комнату?» Мы не отрицали. «И комнату с постелью и даже чистым бельем?» — «Еще бы», — ответила ты. «Ну что ж, — сказала хозяйка, — мне и мужу вы нравитесь. У меня есть свободная комната. Если вы согласитесь платить, то, пожалуйста, живите здесь, сколько хотите». Плату она назвала до смешного ничтожную.
Мы прошли в комнату, которая оказалась их «салоном», где стояли самые ценные вещи, и там на очень хорошей постели, чистой и удобной, провели ночь. Забегая вперед, могу сказать, что наши дружеские отношения стали очень тесными и родственными и лучших людей трудно было бы найти. Что же побудило хозяйку сначала предложить нам стойло? Вероятно, она не сразу разобрала, к какому сорту людей нужно нас отнести, а среди прохожих, просивших приюта, было всего понемногу.[572]
Утром в воскресенье 16 июня мы постарались дать себе отчет в положении нашем и общем. Нам несомненно повезло. За короткое время мы продвинулись к югу дальше, чем могли надеяться. Но дальше? Относительно общего положения мы ничего не знали. Не знали, что Париж взят, не знали о происшествиях в Bordeaux и Clermont-Ferrand.[573] Мы считали, что те военные приготовления, которые видели на Луаре, задержат немцев на несколько дней. Мы не могли ожидать чуда, но все-таки сопротивление Франции могло повести к вмешательству Америки, военному или дипломатическому, чтобы свести убытки до минимума. С другой стороны, с юга уже шел итальянский удар, о котором мы знали по итальянским авионам, и вполне был возможен испанский удар, которого все ждали именно в эти дни.
