невозможно. И вот Марья Михайловна вообразила, что у нас по ночам работает какой-то секретный механизм, и угрожала доносом, если это не прекратится. Нужно было ее успокоить, и в ближайший четверг я постучался к ней и пригласил войти к нам в квартиру и самой убедиться, что просто шумит вода и нет никакого секретного механизма. Но она с яростью повторила выражение своей записки и отказалась войти.
Что было делать с этой дурой? Ее глупость могла привести к катастрофе. Мы решили на ночь закрывать водяной счетчик, и этим вопрос был исчерпан. Уже после освобождения мы узнали, что она советовалась с разными лицами и ей сказали, что, вероятно, мы мелем по ночам кофе для черного рынка. Я как-то в дружеском разговоре с ней выразил удивление по поводу ее поведения: «Помилуйте, Марья Михайловна, ведь вы знаете наши профессии, далекие от черного рынка и всего, что с ним связано. Как могли вы дать веру такой глупой версии и почему собственно не захотели войти и лично убедиться в этом?» Она сконфузилась и ничего не сказала.[1070]
В течение последних недель нашей жизни в Acheres мы стали подумывать о постоянной базе. В сентябре 1942 года выяснилось, что Fouquet, которые снимали у M-me Leclerc маленький флигелек, не остаются, и она предложила его нам за довольно умеренную плату. Нас это вполне устраивало. Мы решили от времени до времени приезжать, чтобы снабжаться продовольствием и немножко проветриваться. Запас дров сделали через Ragobert. Флигелек состоял из одной комнаты, но M-me Leclerc упорно называла его «deux pieces»,[1071] потому что занавеска разделяла ее на две части. Мебель была хотя и элементарная, но достаточная.
Отмечу перепуг, который мы имели в это время. Couvre-feu существовал, но наблюдения в деревне не было, и никто с этим не считался. Однажды мы возвращались из Chapelle с продовольствием, заехали в Meun к Geault, чтобы в обмен на вино получить молока, и задержались. Как всегда, при таких оказиях с нами был велосипед. Вот мы — уже на улице, ведущей к нашему дому, и он виден издали. Что такое? Около дома какие-то автомобили с факелами, снуют взад и вперед немецкие солдаты. «Не иначе, как за нами», — решаем мы, и сейчас же с велосипедом и провиантом прячемся в кустах около дороги. Как раз в этот момент немецкие автомобили трогаются по направлению к нам. Мы притаились, и они прокатывают мимо, все с теми же факелами, не заметив нас.
После их отъезда мы решаем все-таки пройти к дому, и там выясняется, что тревога была вызвана неосторожностью сестры M-me Leclerc. Домик ее находился как раз против нас. Она вышла вечером покормить своих животных, зажгла на дворе лампу и забыла ее потушить. Немецкий дозорный авион заметил свет, сообщил по радио, куда нужно, и через несколько минут явились немцы. На этот раз дело ограничилось значительным по тому времени штрафом. За огнями немцы наблюдали весьма внимательно, и среди деревенских жителей было уже порядочно оштрафованных, в том числе наш приятель Ragobert. По второму разу никто не попадался, так как это грозило высылкой в Германию.
Там же, в Acheres, мы узнали о высадке союзников в Северной Африке. Всех интриговал тогда вопрос, каким образом могло случиться, что вся эта громоздкая операция оказалась неожиданностью для немцев. Теперь мы знаем, что у немцев были совершенно точные сведения о разных фазах этой операции, но они ошиблись в истолковании ее смысла: сочли, что англо-американский флот имеет своей задачей усиление Мальты как базы для следующих операций в восточной части Средиземного моря.[1072]
Мы оставались в Acheres до конца сентября 1942 года. С 1 октября ты должна была вернуться к работе в Сорбонне, и перед отъездом из Acheres нужно было закрепить наши и пренановские хозяйственные связи и образовать некоторые запасы. Для нас это было сравнительно легко, потому что мы знали, чего хотели, и были согласны между собой. Но бедный Пренан получал у себя дома противоречивые и часто нелепые указания, тратил бездну времени на осуществление их и потом все это оказывалось зря. Так оно было, например, с запасом на зиму капусты и картошки.
Ему нужно было получить разрешение от продовольственного контролера в Chapelle-la-Reine на вывоз продуктов собственного огорода в Париж. Пришлось снять кусок земли, зарегистрировать аренду в мэрии, вернуться (и не раз) в Chapelle-la-Reine к контролеру, получить (при нашем содействии) разрешение, закупить (при нашем же содействии) капусту и картошку «с собственного огорода», все это запаковать, отправить в Париж через Fontainebleau, получить в Париже и доставить к себе.
Но это не все. Для капусты нужна бочка, а бочек в продаже не было. Мы нашли ее для Пренана у нашего русского бакалейщика. Капуста успокоилась в бочке, о ней забыли и весной пришлось ее выбросить. То же было и с картошкой: ее не сумели сложить как надо, и она быстро проросла. То же случилось и с грушами из пренановского сада в Acheres: они стали быстро портиться, и Пренан сварил из них варенье без сахара, но сладкое, так как груши были уже порченые. Это варенье, за недостатком лучшего, охотно потребляли при поездках в Acheres.
Перед отъездом осень побаловала нас подарками. Мы находили в лесу сотни маслят, с которыми ничего нельзя было поделать, чтобы их как-нибудь сохранить. Приходилось съедать столько, сколько влезало, и выбрасывать остальное. То же произошло и с боровиками. Мы как-то пошли в ту часть леса, в которой никогда не находили грибов, и вдруг увидели незабываемое зрелище: со всех сторон из вереска смотрели на нас здоровые крупные боровики; их были сотни, их были тысячи, а использовать невозможно. Для этого — ни посуды, ни необходимых специй, и достать их было невозможно. Через два дня все эти питательные ресурсы сгнили.
Фрукты были редки. Мы накупили яблок и разложили их аккуратно по столам. Это было очень удачно. В течение всей зимы, приезжая от времени до времени в Acheres, мы находили их неиспорченными и вполне съедобными. И съедать их приходилось со строгим расчетом: по яблоку на человека на приезд. Возобновить этот запас было невозможно.[1073]
Вскоре после переезда из Acheres в Париж мы испытали большую радость. Как-то вечером, вернувшись из Сорбонны, ты сказала: «Слушал ли ты
