фамилии прибавку «Чингисхан», является сейчас стопроцентным врагом родины.
Другой случай: целая куча «сопротивленцев» из провинции — Юдович, Зусман, Кацман, г-жа Юдович и т. д. — представила великолепные удостоверения из провинции, но когда я добивался точных данных, все сводилось к тому, что Кацман рекомендовал Юдовича, а Юдович — Кацмана. И оба оказались весьма сомнительными дельцами: они учредили «сопротивленческий кооператив», собрали взносы, надавали обещаний, а осуществление… Все это так скверно пахло, что я, в добром согласии с членами комиссии, застопорил дело всей этой кучки, несмотря на мольбы, протесты и т. д. О дальнейшей судьбе «Юдовича и K°» мне ничего неизвестно. Но кооператив лопнул без срама для нас, поскольку не было патронажа Содружества над кооперативом и Юдовичем.
Содружество налагало на нас и бремя участия в панихидах, молебнах, приемах, концертах и вечерах. Это не всегда бывало приятно, потому что жены, по большей части — бывшие эмигрантки, став на время просоветскими дамами, сохранили все свои предрассудки — расовые, сословные, религиозные, а также склонность к склоке и мелким интригам. И я всегда с восхищением смотрел, как ты умела быть выше всего этого и делать спокойно свое дело.[1322]
Мы выходили довольно часто в кинематограф. Именно в эту весну и в начале лета мы видели прекрасные фильмы «La bataille du rail»[1323] — история скрытой борьбы, которую французские железнодорожники вели с немцами и с правительством Vichy; «Rome — ville ouverte»[1324] — один из прекрасных итальянских фильмов военного времени, «Maria Candelaria»[1325] — мексиканский фильм с Dolores del Rio и Pedro Armendariz, направленный против расовых и социальных предрассудков. Как-то, когда я зашел к тебе в Сорбонну, у тебя оказались два билета на демонстрацию в Cite Universitaire двух чудесных советских фильмов — «Парад победы»[1326] и «Первомайский праздник в Москве».[1327] Публика реагировала восторженно.
Без меня ты смотрела фильм Noёl-Noёl «Le pere tranquille»[1328] — тоже сопротивленческий фильм, который тебе очень понравился. Я не пошел, потому что имел предубеждение против этого актера. Впоследствии мы смотрели другие его фильмы, и он мне понравился.
Нужно упомянуть еще театр Agnes Capri.[1329] Эту предприимчивую певицу, которую мы часто слушали по радио, тебе захотелось посмотреть, и я взял билеты. Ее театр находился в то время на rue de la Gaite. Театр был чем-то вроде старой развалины, но со славной историей. Труппа, собранная Agnes Capri, состояла из талантливой молодежи. Программа была составлена из небольших скетчей, весело исполненных. В заключение Agnes Capri должна была спеть несколько песенок, и тут кто-то из зрителей сказал «barbe» [1330] и засвистал. После небольшого перерыва, занятого изгнанием протестанта, она пела. Я не был в восторге, ты — как будто тоже.
К этому же времени относится концерт югославской армии, еще того времени, когда Тито не оказался изменником. Еще не разлетелись симпатии между Востоком и Западом, и на концерте присутствовали, наряду с Thorez и Aragon, будущие заклятые враги Gouin, F. Gay, Bidault и т. д. Самый концерт был великолепен, а танцы были откровением. Еще бы: южные славяне, как и мы, донесли до нашего времени нерастраченное народное творчество.[1331]
В середине июня мы снова поехали в Acheres. Pentecote в этом году была 9 июня, но выехать удалось только в пятницу, 14-го, потому что у нас в Париже накопилась бездна мелких неотложных дел. Как бы там ни было, это был наш земляничный сезон. Но мы не смогли им воспользоваться: к понедельнику 17-го требовалось быть в Париже.
В пятницу 21 июня мы поехали на вернисаж моего хорошего товарища по Compiegne — художника Фотинского. Такие приглашения художников были не бескорыстны: под ними всегда скрывалась надежда найти покупателя. Я уже наблюдал это в лагере и после лагеря, когда Улин и другие звали нас на выставки. Сердиться на это нельзя, настолько тяжело и неустойчиво положение артистов, и будь у нас малейшая возможность и уверенность в завтрашнем дне, оказали бы услугу товарищам. Часто мы говорили об этом: ты смотрела на наши голые стены, и тебе хотелось иметь в жилище какую-нибудь веселую ноту, но такой возможности у нас никогда не было.
В субботу 22 июня — торжественная панихида в церкви на rue Daru по русским сопротивленцам, погибшим во Франции.[1332] Таких было много, и наше Содружество хотело почтить их память. К тому же об этом усиленно просил о. Константин. Посольство прислало своих представителей. Я не очень люблю церковные церемонии, и когда меня позвали в алтарь знакомиться с иерархами, я прошел туда, к общему ужасу, совершенно неподходящим путем: отвычка и неведение.
В воскресенье 23 июня — еще церемония: содружество компьенцев по обычной программе: молебен в церкви Clichy, а затем там же — завтрак по подписке и перевыборы должностных лиц.[1333] При этом кто-то поднял вопрос о том, как быть с лицами, запятнавшими себя якшаньем с немцами. Было решено избрать контрольную комиссию из трех лиц: избранными оказались Абрам Самуилович Альперин, полувеликий князь Вово (Vovo de Russie) и я. Состав был чрезвычайно курьезный: людоед (это — я) и двое крайне умеренных и мягких. «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань».[1334] В остальном все происходило как полагается: выступления солистов (Бологовский, Муратов), хоровое пение и т. д.
На эти три дня тебе очень хотелось поехать в Acheres: в твоей книжечке записан ряд дел, и ты не забыла пометить: ягоды.
