проведенных им на должности секретаря мэрии, и, сделавшись администратором в лаборатории, он внес в это дело дух формализма, который приводил в отчаяние Пренана. Вышло так, что администрировать лабораторию было некому: Пренан как раз с 1936 года и до войны отдавал все свое время политике, а chef des travaux May был путаником и не хотел этим заниматься. Все это свалилось на Pacaud, который держал все в порядке, отдавая этому делу огромное количество времени, и вместе с тем из-за своей мелочной дотошности вызывал насмешку у вышестоящих бездельников.
Бывало очень забавно видеть, как к часам шести вечера приходит в лабораторию Пренан, усталый, красный, потный, раздраженный после ряда заседаний. Если бы это было возможно, он снял бы сапоги и прошел бы по коридору на цыпочках, чтобы не попасться на глаза Pacaud. Но мучитель Pacaud тут как тут с кучей бумаг, где требуется директорская резолюция. И резолюции уже подготовлены. Только подписать. Но быть штемпелем Пренану обидно, и когда он рискует спросить объяснения, он получает их, чрезвычайно обоснованные и чересчур длинные. Таким образом раздраженный Пренан опаздывает на заседания, а бедный Пако недоумевает, чем недоволен патрон, когда все идет ладно.[1394]
За эти дни я повидался с M-me Pacaud, и свидание с ней рассказал в другой тетради, а тут поправлю ошибку. Их кот не пережил хозяина. Он заболел приблизительно в одно время с ним и умер месяцем раньше. Я хорошо, по собственному опыту, знаю судьбу животных, когда с хозяевами плохо. Итак, я вернусь в весну 1947 года.
Март прошел в наших обычных занятиях и казалось, что все идет нормально, и тяжелое впечатление от рождественской болезни, рентгенограммы с предупреждениями относительно сердца сгладилось. Ты аккуратно принимала прописанные доктором Robert Levy лекарства, в первую голову — дигиталин. Ты находила всегда, что дигиталин тебе не полезен; мое впечатление было иное.
Пасха в 1947 году приходилась на 6 апреля, и мы в начале Страстной недели поехали в Acheres, где пробыли с удовольствием несколько дней. Ранняя весна — до появления цветов, до распускания листьев — имеет свою прелесть, и мы очень чувствовали ее, даже при «принудительных» прогулках за продовольствием к Mazingarbe на лесопилку в Ury и к Moulira в Chapelle-la-Reine. Очень хороши были оттенки воздуха и неба над далеким лесом и полями. Мы шли, и оба остро ощущали красоту и счастье быть вместе. Воздух был еще холодный, и наше помещение требовалось хорошо протапливать, но третья комната была переполнена дровами, и мы жгли их, не жалея.
Мы вернулись довольно скоро, потому что в том году Union Francaise Universitaire,[1395] к которому ты принадлежала, организовал коллективную поездку на Луару: я не помню точно города, через которые ты должна была проехать. В каждом из этих городов читались лекции на общественно-политические и литературные темы. Ты взяла на себя поручение от Тони осмотреть в одном из этих городов помещение, которое она заглазно сняла на лето, и, вернувшись, сказала, что уже в который раз тебе приходится удивляться ее легкомыслию и искать хоть малейшую логику в ее поступках. Ни городок, ни помещение, ни место для летнего отдыха с детьми не годились. Забегая вперед, скажу, что, вернувшись осенью, Тоня хвалила свой выбор, но через два года созналась, что все это никуда не годилось.[1396]
У тебя в Agenda отмечено на 27 апреля: «Аванесов и Марковичи у нас к чаю». Ты устроила это свидание, потому что Jacques хотел во что бы то ни стало фабриковать аппараты радио, а источником благ был Иван Иванович с заводом «Омега». Я опасался этого свидания из-за характера и способов выражаться Екатерины Яковлевны, но все прошло благополучно. Эмиль и Иван Иванович понравились друг другу, и Екатерина Яковлевна не очень раздражила Асю. Jacques на долгое время сделался клиентом завода.
На 1 мая отмечено начало твоих автомобильных уроков. О них я вспоминаю всегда с большой грустью: одно из твоих не исполнившихся желаний. Ты успешно брала уроки на rue des Rennes в автошколе, и я часто провожал тебя или же ходил встретить. Я никогда не входил внутрь, а доводил тебя до входа или же ждал твоего возвращения с инструктором на автомобиле. Ты сходила, веселая, оживленная, бросала мне приветливый взгляд, входила внутрь расплатиться и поболтать пять минут, и затем, в зависимости от часа, мы возвращались домой или направлялись в Сорбонну. Иногда мы комбинировали иначе: утром рано ты заходила к зубной врачихе, а я где-нибудь ждал тебя — или в приемной или чаще на сквере на Avenue de l’Observatoire. Я садился так, чтобы видеть эту маленькую уличку — rue de Chartreux — до самого подъезда врачихи, старался читать специально взятую книгу, но нетерпение снова увидеть тебя было сильнее, и я все время смотрел и выжидал. И тут появлялась твоя родная фигурка, я бежал к тебе, и мы отправлялись на rue des Rennes или в Сорбонну, смотря по обстоятельствам.
Ко всяким видам спорта ты была очень способна, и в июне тебя направили на экзамен: провал — не позорный, так как комиссия по первому разу всегда проваливает. Второй раз ты экзаменовалась в ноябре и блестяще выдержала, получила carte grise[1397] на право ездить повсюду, а воспользоваться ею не пришлось сначала из-за отсутствия средств, а затем — из-за болезни. Мы снова стали думать о покупке автомобиля за несколько недель до нашей разлуки. Все еще были надежды: ты не хотела бросать Сорбонну, и мы решили купить автомобильчик, чтобы ты могла ездить. И как скоро все мечты были разбиты…[1398]
Я должен вернуться к нашей пасхальной поездке в Acheres. За весну 1947 года мы выезжали несколько раз, причем один раз нас сопровождали супруги Martin. Laurence, которая выступила в нашу защиту перед префектом, захотела посмотреть, что за дом такой, с которым не хотим расстаться. Мы пригласили ее с мужем провести у нас несколько дней. Поездка состоялась, и возникает вопрос: когда? В моей памяти стоит весна, ранняя настолько, что еще не распустились почки. Наша прогулка (у меня есть снимки) имела место по лесу, еще голому, и, несмотря на солнце, мы были тепло одеты. Это не могла быть майская поездка, потому что Пренан сопровождал нас на прогулках, а в мае уехал в Югославию. Таким образом, выходит, что они были с нами именно во время пасхальной поездки.
