l:href="#n_1913" type="note">[1913]
Глупейшее письмо от Маргариты в ответ на мое, посланное уже довольно давно. Пишет из «Chalet rose», где находится с 9 мая, конечно, а у нее стоит «с 9 июня», и в первых числах июня возвращается в Париж. Письмо содержит упреки за наш февральский разговор. Запишу его, кстати: почему-то у нас появился вопрос о Маяковском, и она вдруг с упоением заговорила, как он был влюблен в нее, как она дала ему три раза пощечину и т. д.
Я слушал, слушал и вдруг сказал: «Как это, в конце концов, несправедливо! Что его привлекло к вам? Смазливое лицо?»
Визит Пренана перед отъездом: он уезжает в Roscoff сегодня вечером. Говорили об очень интересных вещах, но записать нельзя. Между прочим, Хрущев снова хвалил Лысенко и ругал его противников, в частности — Дубинина. Бегство из партии в здешних академических кругах принимает повальный характер: Petit, Teissier, Andre Prenant и т. д., и т. д., и т. д. Сам Пренан раскален до последней степени, больше, чем полагалось бы. Надеюсь, что отдых и научная работа в Roscoff дадут ему истинную меру вещей.[1915]
Письмо от Анны Иоанникиевны. Зовет меня в воскресенье в планетарий, но мне это развлечение достаточно надоело в Москве в предварительной стадии. Ведь мой доклад в Московском Совете при поддержке Рязанова вызвал к жизни это предприятие. Я был, до самого отъезда, вице-председателем комиссии.[1916]
Удосужился, наконец, посмотреть полностью фильм Эйзенштейна «Иван Грозный». Первую часть мы с тобой видели, уже не помню в каком году, и она на нас произвела впечатление альбома картин, имеющего целью восхваление и оправдание сталинской политики, в частности — его деспотизма (как, впрочем, и роман А. Толстого «Петр Великий»[1917] и его пьеса «Иван Грозный»). Я, в частности, был болезненно поражен смертью Анастасии [Захарьиной-Юрьевой], жены Грозного: в то время твое здоровье ухудшалось, и я находился в состоянии постоянной тревоги, иногда — паники. Французская публика в то время отнеслась к первой части с равнодушием, и большого успеха фильм тут не имел.
Про вторую часть говорили, но толком никто ничего не знал,[1918] и даже, забегая вперед, нужно отметить, что в биографии Эйзенштейна в БСЭ ничего о ней не говорится. И здесь узнали определенно, что она существует, лишь сравнительно недавно. Когда газеты заговорили о ней, появилось известие, что она была запрещена и что запрет был снят лишь очень недавно. Этого оказалось достаточно, как в истории с «Доктором Живаго», чтобы создать фильму громкую славу. Газеты заговорили о нем, как о необыкновенном шедевре, и уже год как фильм проходит в «Pagode»[1919] при переполненном зале. Только сейчас, из-за летнего разъезда, будет августовский перерыв в его карьере. Сегодня — последний день, и я поехал его посмотреть в полном виде. Это стоило труда.
Фильм сделан, конечно, замечательным мастером и смотрится с захватывающим интересом — даже зрителем таким, как я, знающим, что история поставлена в нем вверх дном, что фактически в нем все неверно, что политический заказ, какое-то странное слияние коммунизма с московским мессианизмом и с гимном абсолютизму (очевидно, сталинскому), прет из всех углов. Публики было много, преимущественно французы и иностранные туристы, и они все слушали и смотрели с напряжением и боязливым вниманием. Русских было немного.[1920]
