Хипперштейн взял комм, бимнул кредитный номер, бимом получил обратно газету, быстро докликал до собственной статьи. Статья получилось длинной, и польстило, что редактор не переиначил и не порезал, но поставил все, как есть. Хипперштейн вернулся в машину, положил комм на руль и перечитал текст; сердце екнуло – не слишком ли много, подумал он, не слишком ли много, исходя из этого текста, я знаю о снаффе – для обывателя, для журналиста? Нет, вроде нет, везде – «мой источник» да «мой источник». Мой источник, между тем, рыдал и едва не падал в обморок, когда я пытался взять у него интервью, и я повез его, бедного, домой – он так и не съехал с квартиры, где жил с Руди, хотя давным-давно собирался, – и сидел с ним, пока он не заснул, бедный маленький Зухраб. Он заснул, а я сидел и чувствовал, что у меня руки дрожат не хуже, чем у него, и сейчас вырвется и разорвется сердце, и что мне неясно, как именно жить теперь и что делать, – потому что я, я, в стыде и ужасе тративший баснословные суммы и потом мучившийся вопросом о поддельности и неподдельности, и всегда подозревавший поддельность, и никогда, никогда не могший из-за этих подозрений расслабиться, расслабиться до конца – ну хоть однажды! – я знал теперь, что, видимо, бывает… бывает подлинное… и я не хотел этого знать, я только там, в ту ночь, рядом со спящим Зухрабом понял: я всегда прятался за свою надежду, что поддельное смотрю, и мне самому сейчас впору в обморок упасть, чтобы не думать об этом всем…
Но теперь. Когда я знаю. Что – есть. Что – бывает. Я не смогу жить. Если я не… Если я не…
Глава 92
На входе в аэропорт вдруг скрючило и повело, и секунды три длилось: показалось, что я лечу не пустой, что рука в кнопках, как в родинках, и сейчас начнется постыдный кошмар – немедленно, как тогда, в туалете, рубашка на спине промокла, и заколотилось сердце; прислонился к кофейному автомату, переждал минуточку, поговорил с собой, сказал: с ума ты сошел, что ли? Ты летишь пустой, пустой, ничего не везешь на себе, честный гражданин России честно летит в Израиль честно встречаться с почти-вдовой покойного брата Саши, ну, успокойся, успокойся, сердце мое, успокойся. Успокоилось, но драйв, с которым жил последние трое суток, на котором брал билеты, выцарапывал деньги из скота-тестя, не спал последнюю ночь, валяя по кровати сперва Татьяну, а потом жену, потому что захлестывало по уши адреналином и чувствовал, что ничем, ничем меня не остановить, – этот драйв рассеялся, ушел, перекрылся муторной волной страха, откатившейся, но оставившей на склонах издерганного мозга тонкий слой грязи, – и не отмоешься уже.
Немного помог коньячок в самолете, причем не просто коньячок – коктейльчик, два коньячка и одна «Сабра». Сердце совсем отпустило, да и бодрость духа стала возвращаться потихоньку – не драйвом бешеным, но приятной уверенной расслабленностью. При взгляде на хорошенькую стюардессу – маленькая грудка в маленьком вырезе декольте, славная улыбка в ответ на мою улыбку, я ей приятен – как-то потихоньку начало просыпаться чувство гордости, чувство ПОСТУПКА, потому что эта поездка была – ПОСТУПКОМ. С этой поездкой были связаны Решение, Действие, Риск, и только одно давило, одно подгаживало темным пятнышком сияющую картину – что неделю назад все-таки поддался на уговоры микроцефала-консультанта и кальку снял, не выдержал. Я старался вбить в его крошечную головку (видно, так и не влезло), что мне совершенно необходимо сохранить ее еще на две недели по одному семейному д-е-л-у (и на эту, так похожую на его собственную, многозначительную интонацию он внутренне немедленно откликнулся и спросил: «А как же ваша п-е-ч-е-н-ь? И вообще…» – и давай рассказывать снова про белку, и я держался, как мог, старался не вслушиваться, но когда он в запале эдак царапнул по своему г-о-р-л-у – тут уж меня передернуло и повело, и чуть не стошнило на пол его светлой горенки, и кончилась борьба). Когда-нибудь я Еввке мог бы рассказывать, с чего началось наше благосостояние: с того, что папа, рискуя собственным п-с-и-х-и-ч-е-с-к-и-м здоровьем и п-е-ч-е-н-ь-ю, полетел в Израиль – отбирать наши семейные деньги, наследство дяди Саши, у опасной проходимки (проходилки? проходимицы?). Но, может, так и лучше, так и ярче оно: как папа, без посторонней помощи, без посторонней помощи, да-да. Вчера звонил проходимке по комму, не включил экран (хотя на нее очень посмотреть хотелось, аж дернулось все при этой мысли), холодно попросил встретить меня в аэропорту – «мне надо побеседовать с вами по семейному делу». Хорошо сказал и правильно, и гордился потом, что это интуиция прекрасная подсказала, как с ней разговаривать, а не какая-нибудь калька, и почувствовал себя гораздо лучше, потому что с первых слов удалось понять, что в ответ на сухой деловой тон она обычно теряется, пугается, чувствует себя виноватой невесть в чем. Обрадовался и дернулся, и порезал себе палец, когда ноготь стриг. Ноготь поплыл по воде, а за ним поплыл коротенький красный шлейф, вьющийся, как рыбкин хвост.
Сейчас, в самолете, играясь в презент от «Эль-Аля» – гаджет под названием «“Эль-Аль” спасает всех!», – вспомнил эту радость и изумился: почему удивлен был собственной проницательностью, с чего? И тут же разозлился на Лиса, и знал, что это нехорошо, а все равно злился и злился: вот до чего он меня довел, вот до чего, до того, что я, справившись с чем-нибудь без его помощи, чувствую себя героем, тьфу! Разозлился окончательно и тут же потерял одного медведя («Эль-Аль» почему-то спасал заблудившихся в лесу медведей, сбрасывал им шубы с небес – интересно, из кого сделанные? Из волков?), но было не жалко.
Летел налегке и поэтому вышел в зал ожидания, когда никого еще не было – все стояли за багажом. Боялся, что не узнаю ее – но узнал по фотографии, которую после смерти Лиса Леля мне передала: черноволосая, невысокая, с хорошей фигурой, не красавица совсем: резкое и очень усталое лицо. Подошел к ней, и она сразу догадалась, встала, посмотрела холодно и медленно, явно ища черты сходства; в какой-то момент ощутимо, зримо передернулась. Я подумал, не подать ли ей руку, и передумал, потому что он – подал бы. Она сказала: «Здравствуйте, Виталий». Развернулась и пошла наружу, в зной и
