Она продолжала выдергивать травинки.
— Это не моя вина. Он должен был это предвидеть. Но таков твой отец. Он никогда не пытался понять. Он хотел милашку-жену и развелся со мной в ту же секунду, как нашел ее.
— Мама, ты сама перестала пить лекарства. Папа не имеет к этому никакого отношения. Расскажи, что случилось.
— Нет.
Она упрямо задрала подбородок — мне было хорошо знакомо это движение.
Я вздрогнула.
— Нет?
— Нет. Если ты не помнишь — я ничего не скажу. Я слышала, что он нанял тебе какого-то дорогого терапевта с гарвардским дипломом. — Мамины губы изогнулись в горькой усмешке. — Есть ли что-нибудь, что твой отец не пытается исправить деньгами и контролем?
На долю секунды кладбище напомнило мне шахматную доску, и моя мама сделала ход королевой. Если мы с Эйрисом были пешками в игре родителей, то когда же она заметит, что я перестала играть?
— Слышала? — повторила я, удивленная ее ответом. — А как же судебный запрет? Откуда ты это услышала?
Мама часто заморгала, ее лицо побледнело.
— Я хотела знать, как ты живешь, и связалась с Оуэном.
Я почувствовала тошноту, рот наполнился горечью.
— Когда?
Она опустила голову.
— В феврале.
— Мам… почему ты мне не перезвонила? Я дала тебе свои номера.
Я замолчала, не в силах сдержать эмоции и вопросы, рвущиеся на волю.
— Я хотела поговорить с тобой. Еще в декабре молила, чтобы ты позвонила мне. Зачем ты обратилась к папе? Ты же могла отправиться в тюрьму! Ты что, забыла о судебном предписании?!
— Его больше нет, — спокойно сказала мама. — Предписание утратило свое действие через тридцать дней после твоего восемнадцатилетия.
Казалось, будто кто-то врезал мне под дых.
— Что?!
— Таковы были условия, когда судья выносил его два года назад. Твой отец пытался продлить его, пока ты не закончишь школу, однако прошло много времени, и судья больше не видел во мне угрозы.
Я не могла дышать и только мотала головой.
— Значит, ты могла спокойно позвонить мне в феврале, но не стала этого делать?
Она замешкалась.
— Да.
— Почему?
Она настолько меня не любила?! Разве матери не должны мечтать о встрече с дочерями? Особенно когда те просят о помощи? Не зная, как реагировать, я вскочила и обхватила руками свое дрожащее тело.
— Почему?! — закричала я.
— Потому что. — Мама тоже поднялась и уперла руки в бока. — Я знала, как ты отреагируешь. Захочешь знать, что произошло между нами. Я не могу тебе сказать.
— Почему?
— Ты будешь меня винить, а я больше не могу этого вынести. Я не виновата, Эхо, и я не позволю тебе заставить меня так чувствовать, — прозвучал невероятно эгоистичный ответ.
Мне показалось, будто в меня сейчас врезался грузовик и размазал меня по асфальту.
— Ты не знаешь, как я отреагирую. Я не испытываю радости от того, что ты тогда перестала пить таблетки, но понимаю, что ты не контролировала свои поступки. Я понимаю, что в ту ночь ты была не в себе.
Мама громко вздохнула, и этот звук эхом разнесся по пустынному кладбищу.
— Я знаю, как ты отреагируешь, Эхо. Я уже говорила, мы с тобой похожи. Мы никогда не прощаем предательства, даже если оно случилось единожды.
Яд, заструившийся в моих венах, когда я узнала о роли отца в том злосчастном дне, теперь наполнил меня до краев.
