— Порошок? Какие-нибудь таблетки?
«Тебе запрещено пить снотворное», — отозвался из глубин моей памяти мой собственный голос. Нет. Нет. Господи, нет. Сила притяжения швырнула меня на землю, мой разум поглотил сам себя, и реальность ускользала от меня.
— Ты страдаешь от депрессии. — Я потрясла пустой бутылочкой из-под таблеток и вышла из маминой ванной, ударившись коленом о витражное стекло, сохшее между двумя стульями.
Мама сидела на диване со стаканом холодного чая в одной руке и фотографией Эйриса в другой, делая размеренные глотки. Ее взгляд метался между моим пустым стаканом на кофейном столике и мной. Ее дикие рыжие волосы выбились из заколки.
— Я знаю.
Я покачнулась вбок, и весь мир накренился.
— Что ты наделала? — Мама снова поднесла к губам свой стакан. Мое тело наливалось тяжестью, которая тянула меня к земле. — Что ты сделала со мной?
— Не волнуйся, Эхо. Скоро мы будем с Эйрисом. Ты сказала, что скучаешь и пойдешь на все, чтобы опять увидеть его. Так вот, я тоже.
Комната перевернулась влево. Я пыталась удержать равновесие и… оказалась на полу. Мой мир рухнул. Звук разбивающегося стекла, дикая резь и крики. Кричала моя мама. Кричала я. Открыв глаза, я смотрела, как душ из красного и синего стекла осыпается за пол и на меня. Сквозь боль пробилась такая неуместная сейчас мысль… мне очень нравилось это витражное окно.
Кровь.
Кровь текла из вскрытых вен на моих руках. Она пропитала одежду, окрасив в красный мою кожу. У моего локтя натекла целая лужа, и небольшой алый ручеек заструился в мамину сторону. Мама! Мама лежала рядом.
— У меня кровь идет!
Сильная рука стиснула мое плечо. В поле зрения появился Ной.
— Не идет.
За ним вспыхнул белый свет, что-то загудело в такт биению моего сердца. Его голос был уверенным и настойчивым.
— Сосредоточься, Эхо! Посмотри на свои руки! — Парень приподнял их — вдоль моей кожи шли прозрачные трубки.
Я ожидала увидеть кровь, но ее не было. Только белые шрамы.
— Ной? — Я задыхалась, пытаясь расслышать его голос сквозь какофонию в своей голове.
— Я с тобой. Клянусь богом, я с тобой, — твердил он. — Останься со мной, Эхо.
Я хотела. Я хотела остаться с ним, но вопли, крики и шум разбивающихся стекол становились громче.
— Пусть это прекратится.
Он крепче схватил меня.
— Борись, Эхо! Ты должна бороться. Давай же, малышка. Ты в безопасности.
Ной качался и расплывался перед моими глазами. Я почувствовала укол боли и снова закричала. Медсестра вытащила осколок из моей руки. Папа вытер слезы с моих глаз и целовал в лоб. Его белая рубашка и даже лицо были в крови.
— Тише, милая, не плачь, теперь ты в безопасности. Ты в безопасности.
— Ты в безопасности, Эхо. — Ной гладил шрамы на моей руке.
— Она больше не сможет тебе навредить. — Папа поднял мою перевязанную руку, слезы текли по его лицу.
— Засыпай, — ворковала мама, лежа на полу рядом со мной. Красные ручейки подступали все ближе к ней.
Папа поднял меня на руки и прижал к себе.
— Я прогоню твои кошмары. Обещаю. Пожалуйста, поспи.
Внезапно крики прекратились, а я часто задышала и заморгала: перед глазами возникли стены больничной палаты — полутемной и прохладной. Женщина в голубой форме медсестры закончила вливать что-то в капельницу и, прежде чем уйти, улыбнулась мне.
Мои веки отяжелели, но я продолжала бороться.
— Засыпай, малышка. — Голос Ноя был исцелением для моей израненной души.
Я сглотнула и с трудом повернула к нему голову.
— Она накачала меня таблетками.
Парень грустно улыбнулся и сжал мою руку.
— С возвращением.
Мои слова звучали невнятно.
— Она подсыпала мне все свое снотворное в чай, а я не знала.
Его губы прижались к моей ладони.
