Как понял полковник, Длинноволоска очень любила своего мужа. И была готова уступить ему. Но, во-первых, это значило бы предать память отца. А во-вторых, женщина была убеждена, что Седой на самом деле не умеет говорить с богами — он не слышит голоса богов и, значит, обманывает людей.
В глазах Длинноволоски появились слезы. Едва сдерживая рыдания, она заговорила тихо, почти шепотом:
— Представляешь, Инородец, он обманывает всех. Я долго не могла в это поверить, но это так. Знаешь, я очень его любила. Я даже не знала, что мужчина может загораживать собой весь мир. Весь мир становится незначим по сравнению с ним, понимаешь? И этот мужчина предал меня. И моего отца предал. И всех…
Антошин все-таки решился задать вопрос:
— А зачем твой муж все это делает?
Длинноволоска пожала плечами:
— Я часто думала над этим. Не могу понять. Возможно, ему нравится, что жрец особенно почитаем. Ему несут подарки, говорят хорошие слова. Неужели человек за подарки может предать богов и любовь? Как ты думаешь?
Полковник ответил, не раздумывая ни секунды:
— Может.
Женщина разрыдалась.
«Еще не хватало мне участвовать в семейных разборках! — Антошин изо всех сил старался, чтобы раздражение не выплеснулось наружу. — Вот дорога. Она ждет. В конце дороги — цель. Почему, ну почему я должен отвлекаться?»
Тут вернулся Малко.
Длинноволоска быстро вытерла слезы. Мальчишка ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил.
Малко рассказал, что Кривош долго отказывался брать меч, но все-таки взял, только очень просил сказать Найдёну, что меч ему подарили.
Антошин перевел парню рассказ Длинноволоски. И финал ее истории они слушали вдвоем: полковник работал переводчиком.
После драки Седой сумел повернуть дело так, что выходило, будто это Длинноволоска специально привела чужаков, чтобы навредить племени. К тому же она потеряла свой меч — знак жреца, и это значит, что боги отвернулись от нее.
— Муж сказал: «Мы должны изгнать эту женщину!» — Голос Длинноволоски задрожал. — И люди согласились.
— Милые люди твои соплеменники, — буркнул Антошин.
Ведь сколько раз убеждался полковник: здесь лучше лишний раз промолчать, чем лишний раз высказаться. Так нет же! Опять полез со своими оценками!
Длинноволоска сразу будто нахохлилась, произнесла абсолютно серьезно:
— Мои соплеменники прекрасны и добры. Просто они не умеют спорить. Если ребенка не научить ловить рыбу, он никогда не сможет это делать. Правильно? Вот и моих соплеменников не научили спорить. В чем же их вина?
Антошин хотел возразить: если люди предают свою жрицу, сами и виноваты. Но вовремя спохватился и решил не затевать спор, который, очевидно, ни к чему хорошему не приведет.
Вместо этого полковник спросил:
— А чем же мы можем помочь тебе?
Ответил ему неожиданно Малко:
— Мы должны прийти к этим людям и доказать, что седой человек — обманщик, а эта женщина — настоящая жрица. Вот и всё.
Длинноволоска благодарно улыбнулась.
«Значит, опять придется ввязываться в какую-нибудь дурацкую историю… — вздохнул Антошин. Но вслух, разумеется, ничего не сказал. — Наверняка придется придумывать какой-нибудь чудесный фокус, который докажет этим «милым» людям, кто тут настоящий жрец. Ну почему надо тратить время как раз в тот момент, когда путь к молодильным яблокам открыт и кажется, что они уже совсем близко? Но не пойти, конечно, нельзя. Мы должны, просто обязаны прийти на помощь Длинноволоске. Это понятно».
Малко внимательно посмотрел на полковника и, словно угадав его сомнения, сказал:
— То, что я сейчас скажу, не переводи ей. Я понимаю: нас ждет дорога. Но если боги дарят нам возможность помочь этой женщине, мы же не можем обмануть богов?
С этим выводом спорить было невозможно.
Тем более что и Вук как будто успокоился и, вполне довольный, сидел на плече у Малко.
Антошин посмотрел на ворона: «Ну что, дружище, поможешь нам?»
Полковнику показалось, что Вук ему подмигнул, хотя во?роны никогда не подмигивают — это даже детям известно.
— Седой человек обманул своих богов, — продолжил Малко. — А отец говорил: «Если человека ведет вера — пусть даже та, которую мы не понимаем, — победить его очень трудно. Если человек обманывает своих богов — пусть даже тех, в которых мы не верим, — он уже проиграл». Мы победим
