его быстро.
Длинноволоска встревоженно спросила:
— О чем говорит этот мальчик? Он отговаривает тебя помогать мне?
— Этот мальчик говорит, что если человек обманывает своих богов, он уже проиграл. Мы поможем тебе. Мы постараемся тебе помочь.
Антошин печально посмотрел на широкую дорогу.
Мысли побежали по ней, помчались к молодильным яблокам, к тайне бессмертия… Но их настигли другие размышления, про то, как побыстрее доказать Седому его неправоту. Да еще сделать это так, чтобы не слишком рисковать жизнью Длинноволоски, Малко да и своей тоже.
Необходимость помочь, конечно, победила.
Антошин смотрел на широкую, так манящую дорогу и думал о том, о чем ему думать совершенно не хотелось.
9
То ли подействовали слова Малко, что Седого победить будет просто, то ли слишком велико было желание закончить эту историю как можно скорей, то ли просто вдохновение не посещало Антошина, а может, по какой-то иной, неясной причине, но план, который придумал полковник, был предельно нелепый и даже идиотский.
Опыт подсказывал Антошину: чтобы план осуществился, он должен быть либо безукоризненно продуман, либо, наоборот, доведен до абсолютного абсурда. Здесь, очевидно, был второй вариант.
На этот раз шли меньше часа. Оказалось, что какими-то тайными тропами можно добраться к племени Длинноволоски довольно быстро.
Лес оборвался неожиданно.
— Твой муж в каком доме живет? — спросил Антошин.
— В нашем, — исчерпывающе ответила Длинноволоска, а потом указала на большую избу, которая возвышалась в центре деревни. — Вон в том.
Надо было бы, конечно, дождаться темноты. Во мраке ночном все эффектней получилось бы. Вук бы покаркал всласть, факелы бы зажгли… Для того чтобы человека напугать, тем более глупостью, темнота — время наиболее подходящее.
Всё так. Однако, когда молодильные яблоки, казалось, уже почти в руках, не хотелось терять целый день на ожидание.
Нет, все должно получиться и при свете дня. Только бы Вук не подвел…
— Не подведешь? — спросил Антошин птицу, сидящую у него на плече. — У тебя задача одна: все время быть рядом со мной. Ну и покаркай еще для устрашения. Понял?
Вук даже не стал никак реагировать на такой глупый вопрос, как бы намекая: объяснял уже раз, чего повторять?
Антошин не сказал — скорее приказал Длинноволоске:
— Стой во дворе! Ничему не удивляйся! Ни с чем не спорь! Я знаю, как сделать так, чтобы ты осталась жрицей, а племя твое жило в безопасности.
Та испуганно посмотрела на полковника:
— Я думала просто с ним поговорить… Просто…
— Боюсь, тут такая история, что одними разговорами не поможешь.
Выражение лица Длинноволоски мгновенно изменилось. Она смотрела строго и властно. Словно в обычной женщине вдруг проснулась жрица.
— Только обещай мне, Инородец, что с мужем моим ничего не случится дурного. Обещай мне!
Вместо ответа Антошин взял у Длинноволоски «глазастый» меч и произнес, улыбаясь:
— Скоро он вернется к тебе, хозяйка.
Окошки в доме были маленькие. Поэтому первоначальный план — появиться неожиданно через окно — сразу отбросили. Ну что ж, тогда придется иначе таинственность нагнетать.
Антошин заглянул в окошко. Седой спал на широкой скамье. Никого больше полковник не увидел. Если Седой в доме один — это хорошо.
Изба была большая, добротная. Седой спал в дальней, теплой ее части.
Антошин и Малко открыли массивную дверь. И тут же, как договаривались, заорали что есть мочи. Вук тоже закаркал за компанию и еще крыльями начал хлопать, видимо для пущего устрашения.
Седой вскочил и начал ошалело оглядываться.
И тут в него полетел меч. Тот самый, «глазастый». Меч летел прямо в Седого — уклониться от него было невозможно.
