— Вы опоздали на молитву? Почему же вы не присоединитесь теперь? — спросил мужчина, обнажив в улыбке ровный ряд белых зубов.
Малко заволновался:
— Ты понимаешь, о чем он спрашивает?
Услышав непонятную речь, мужчина снова улыбнулся, пожалуй даже еще более приветливо:
— Вы — чужестранцы? Не страшно. Присоединяйтесь к молитве. Поговорите с богами, которым верите вы. У каждого человека свои боги. Отчего бы не поговорить с ними?
Антошин перевел эти слова Малко.
— Я не знаю, как разговаривать с богами, лежа на воде с такой штукой в руках, — испуганно прошептал Малко.
Эти слова Антошин переводить не стал. Но мужчина сам догадался, что волнует мальчика.
— Бояться не нужно — это же не испытание. Просто молитва. Отчего бы вам не попробовать?
Выбора не оставалось.
Антошин и Малко подошли к самой воде.
Мужчина, по-прежнему улыбаясь, вручил им по свече.
Полковник и мальчик вошли в воду.
На их приход никто не обратил внимания.
Полковник огляделся.
Люди медленно плыли, держа в руках странные свечи и глядя в небо. Их губы шевелились: люди разговаривали со своими богами. Или со своим богом. Кто ж их разберет?
Они плыли очень близко друг к другу, но каждый — сам по себе. Никто не смотрел на плывущего рядом.
Вскоре и Антошин перестал обращать внимание на происходящее вокруг. От того, что голова была погружена в воду, возникал странный и очень сильный эффект.
Исчезли все внешние звуки, а вместе с ними и весь мир. Перед глазами краснело рассветное небо. Казалось, кроме Антошина и этого неба, на свете ничего больше не существует.
Взамен звуков внешнего мира пришел гул, который появляется всегда, когда лежишь головой в воде. Этот гул принадлежит одному тебе, и никому больше. Любой твой собственный шепот — да что там шепот! — щелканье языком, даже вздох, казалось, грохотом разносится по всему миру. Ты прекрасно понимаешь, что тебя не слышит никто, но ощущение рождается, будто слышат все.
И конечно, Бог.
Никогда еще Антошин не был так близок к небу, как в эти утренние часы на неведомом озере среди незнакомых людей.
«Почему люди никогда не молятся в воде? — подумал Антошин. — Или молятся, но я не знаю… Когда голова погружена в воду, и этот странный гул, и небо над головой… Невозможно быть ближе к Богу, чем в эти минуты».
Полковник не удивился, когда на его не заданный вслух вопрос ответил Голос. Пожалуй, было бы странно, если бы Голос не появился в эти минуты.
Голос говорил, как всегда, тихо и спокойно, обращаясь из ниоткуда только к нему, полковнику Николаю Васильевичу Антошину:
— Неужели ты еще не понял, что Бог — один? Нет новых богов и старинных. Нет истинных богов и неистинных. Нет старых богов и молодых. Бог один. А вот пути к нему — разные.
— Отчего же люди не хотят использовать этот путь — молитвы на воде? Вода отсекает реальность. Ты остаешься один на один с небом, с Богом. Почему люди не используют этот путь?
— Люди вообще движутся к Богу подчас очень странными, замысловатыми, необъяснимыми путями. Бывает даже, что они говорят, будто идут к Богу, направляясь на самом деле совершенно в иную сторону.
Смола капала на руку. Поначалу это раздражало, но вскоре полковник привык: внизу — прохладная вода, сверху — капельки горячей смолы. Боли не чувствовалось.
Полковник вдруг понял, что если и просить Бога о чем-то, то именно сейчас, здесь. Надо просить. Но о чем?
Просьбы почему-то не рождались.
В минуты такого единения обращаться с просьбами казалось абсолютно невозможным, даже каким-то пошлым: встретил Бога — и сразу с просьбами.
Спрашивать было куда проще и естественней.
И он спросил:
— Ты мне поможешь?
Ему никто не ответил.
