Антошин дождался, пока Длинноволоска закончит. Постарался говорить спокойно и веско:
— Я совершенно согласен с тем, что сказала эта женщина. Если человек, — полковник стрельнул глазами на Седого, — принял путников за врагов, он не может быть настоящим… — Антошин запнулся, подыскивая нужное слово. Жрецом? Вождем? Руководителем? А бог с ним, и так сойдет, даже красивей. — Не может быть настоящим, — повторил Антошин. — И вообще, в той стране, откуда я пришел, мужчины уже давно поняли: их удел — драка и бой. Мудрость — удел женщины.
Толпа радостно загудела.
Малко удивленно смотрел на полковника. Ему трудно было разобраться в происходящем, ведь он не понимал, о чем тут говорят.
Вук перелетал время от времени с плеча Малко на плечо Антошина, видимо решая, кто из них больше нуждается в его защите.
Седой был опытен и стар. Его не так просто было победить.
— Люди! — закричал он. — Вы слушаете эту женщину и не хотите услышать истину! Разве два человека, которые присоединяются к молитве, не веря нашим богам, — не враги? Разве два человека, которые идут в святое озеро, не неся в сердце веры, — не недруги?
— Отчего ты взял, что мы не верим в Бога? — искренно удивился Антошин.
— Как ты докажешь свою веру? — все больше заводился Седой. — Как? Докажи!
— Чего хочет этот неприятный человек? — дернул Малко Антошина за рукав рубашки.
Антошин перевел.
Он не успел договорить до конца, как Малко уже ответил:
— Вера — это то, что не требует доказательств. Мой отец говорил: «Если веру может доказать разум, это уже не вера».
После того как полковник перевел слова Малко, Длинноволоска улыбнулась.
— Прав был твой отец. Вера, подтвержденная разумом, — это знания. — Длинноволоска показала рукой на Антошина и произнесла спокойно и веско: — Это мудрый человек. Он знает наш язык. Знать язык других людей — значит уважать этих людей. А разве враг может нас уважать?
Антошин с радостью услышал, как прокатилось по толпе:
— Не может… Не может… Разумеется, не может..
Седой расхохотался:
— Слова! Это все бессмысленные слова! Если человек не в силах доказать свою веру, значит, у него ее и нет.
Полковник начал говорить тихо и, как ему самому казалось, значительно:
— Если бы я был врагом, если бы на озере я не разговаривал с Богом, я бы услышал, как уходили другие молящиеся, и поспешил бы удрать вместе с моим товарищем. Только разговор с Господом способен отвлечь человека от смертельной опасности. Ты ошибся. Признай свою ошибку. Согласись с этой женщиной. Согласиться с правотой женщины есть высшее достоинство для мужчины.
Антошин видел, что люди услышали его слова и занервничали. Людям надо было принимать решение, а для толпы это самое неприятное занятие.
Но Седой не хотел проигрывать.
Медленно, как бы между прочим, он приближался к Длинноволоске.
Рука Седого была опущена в карман штанов. Полковник готов был поклясться, что рука эта сжимала нож.
Антошин понял, что задумал Седой.
Сейчас он всадит нож в спину Длинноволоски, возникнет паника, никто ничего не поймет… Но Седой быстро всем объяснит, что, мол, боги покарали неверную. Или, того хуже, свалит все на них с Малко. Толпа, известное дело, словам всяких жрецов верит больше, чем собственным глазам.
Выхватив из кармана нож, Седой бросился на Длинноволоску.
Антошин ждал этого и потому успел перехватить руку Седого, вывернуть ее.
Нож упал на траву.
Все произошло столь стремительно, что никто ничего не понял. Кто на кого напал? Откуда взялся нож в траве?
Седой сориентировался первым.
— Бейте их! — закричал он. — Вы видели, что они напали на меня? Если бы не моя ловкость, этот нож вонзился бы в мое сердце! Чего ж вы ждете? Бейте их!
Как обрадовалась толпа! Наконец-то для нее нашлось стоящее дело! Ей сказали, что надо делать.
Не скрывая восторга, люди бросились на полковника и Малко.
И тут же, разумеется, кто-то кого-то задел… Кто-то кому-то дал сдачи…
Кто-то дернул женщину за волосы, она ответила, как оказалось, не тому. Кто-то попытался ее защитить.
