конкретное. Ты совсем не догадываешься, что именно?
Малко задумался и ответил печально:
— Нет. — И тут же сам спросил: — Как ты думаешь, зачем надо с богами разговаривать? Разве они без слов не понимают, что нам от них надо?
— Не знаю… Вообще, мне кажется, молитва нужна для того, чтобы человек сам мог понять, что ему нужно. Знаешь, как бывает: человеку хочется лучшего от жизни, а чего именно лучшего, он не понимает. В молитве ведь всегда конкретное просишь.
— Разве бог — это богатей, который должен людям раздавать свои дары? — удивился Малко. — Нет, молитва — это что-то другое, я еще пока точно не знаю, что именно. Вот если бы отец был жив, я бы спросил…
«Жаль, что моему сыну никогда не придет в голову задавать подобные вопросы», — подумал Антошин.
А вслух сказал:
— Я, честно говоря, сам до конца не знаю, что такое молитва. Но то, что она не радость и юдоль вместе, в этом я убежден.
…Люди говорили про странное. Кривош никогда не слышал таких разговоров. Про странное и интересное. Кривош с удовольствием вышел бы из своего укрытия и побеседовал с этими людьми. Или даже просто послушал.
Но «глазастый» меч был интереснее любых, самых таинственных разговоров. Вот он лежит рядом с мальчишкой, едва ли не ровесником Кривоша. Надо подойти, взять осторожненько — и бежать!
Ночь, темнота… Даже если вдруг заметят, деревня близко, не догонят.
Лунный луч падал на меч, и Кривошу казалось, что «глаз» смотрит прямо на него — то ли заманивает, то ли изучает.
И Кривош не выдержал.
Ему бы подождать, покуда пришлые люди уснут покрепче. Но «глаз» так манил… «Одноглазый» меч! Брат, жаждущий встречи!
И едва разговоры смолкли, Кривош осторожно — ни одна веточка не хрустнула! — вышел из своего укрытия, подошел к костру.
Взял меч. Меч сразу удобно лег в руке. Это значит — его это меч, Кривоша, значит, ему и должен принадлежать.
Вдруг тишину ночи разорвало яростное карканье ворона.
Кривош отступил. И тут же почувствовал на себе чужой взгляд. Малко… Таким знакомым именем, кажется, звали этого парня.
Кривош еще не понял, что случилось, а Малко уже стоял перед ним, удивленно глядя на непрошеного гостя.
Кривош неумело взмахнул мечом.
Малко легко уклонился от удара и попробовал атаковать соперника.
Но Кривош бросился в лес.
Малко — за ним.
Антошин лишь перевернулся во сне: карканье Вука его не разбудило. Полковник всегда спал крепко и просыпался только от неожиданных звуков. Карканье ворона к таковым не относилось: оно было привычно.
А вот шум сломанных веток таил опасность.
Полковник открыл глаза.
Малко рядом не было. Но где-то в глубине леса раздавался его голос:
— Стой! Все равно словлю! Стой! Отдай! Мой меч — не твой!
Антошин вскочил и помчался на голос.
Кривош петлял, как умел, бежал знакомыми тропинками.
Но Малко не отставал.
Тогда Кривош решил броситься прямо сквозь чащу и начал прорубать себе дорогу острым мечом.
Но это только испортило дело: Кривошу приходилось прорубать путь, а Малко бежал по уже готовой тропе.
Малко догнал вора, попытался подставить ему подножку.
Кривош развернулся, толкнул преследователя.
Зацепившись в темноте за корень, Малко упал.
Кривош бросился бежать, но услышал, что преследователь опять его нагоняет.
Кривошу стало страшно. Он понимал: если эти двое поймают его, то не пощадят. В лучшем случае отрубят этим же самым мечом руку, чтоб впредь неповадно было чужое брать. А в худшем — отсекут голову.
Бросить меч? Это не приходило Кривошу в голову. «Одноглазый» меч, который он только что обрел, чтобы тот стал его другом, защитником, братом, наконец… Бросить? Невозможно!
Нет, надо мчаться домой, там Найдён, он поможет. Кривош привык: если страшно и плохо, надо бежать к Найдёну.
И он припустил через лес напрямик. Ноги, будто почувствовав, что погоня вот-вот закончится, побежали быстрее.
Лес кончился, и Малко увидел деревню.
