Викентий Андреевич, 23 года, руководитель хоровой студии Дома культуры „Бурильщик“».
— Алла Алексеевна, да он артист!
— Точно. Комик.
— А он правда покончить с собой пытался?
— Ясен пень, нет.
Барышня истеричная! Да где ж тетрадь назначений? Нина Петровна-то одна больных обходит…
— Алла Алексеевна, но ведь он же мог и вправду умереть?
— Ага, будет он умирать!..
— А как он? Ну… что делал?..
— Таблеток напился. Надо же! Тетрадь в папку с анализами сунула. Совсем ку-ку!
— Так он для вас не самоубийца?
— Для меня — нет! — Аллочка даже по столу кулаком пристукнула, но, вспомнив Нину Петровну, голос поубавила: — Это, Саня, самоубийца понарошку. Он выбирает такой способ в расчете, что его успеют спасти.
— А если не успеют и он погибнет?
— Когда ж ему погибнуть? Он выбирает момент, когда родственники дома и сразу хватятся, увидев его мутные зенки. Они тут же вызовут скорую. Врачи несколько часов будут мучиться около него, ханурика, промоют, прокапают, и — наше вам с кисточкой — до следующей весны.
— Но ведь риск смертельного отравления есть.
Я словно бы заступался за неведомого мне Сумарокова. Бедняга! Напиться таблеток, потом выдержать промывание желудочно-кишечного тракта, капельницы, при которых часами нужно лежать неподвижно, саму больницу… Я хоть и много времени бывал в больнице, но всегда сознавал, что и дня бы не выдержал в ней пациентом. Тоска вселенская!
— Знаете что, молодой человек, — раздражаясь, ответила Аллочка, — я считаю, что снотворное и прочие таблетки глотают исключительно шантажисты. Чтобы своего добиться. Ведь в прошлый раз девушка, которой он не нравился, из сострадания стала жить с ним. Прошел год. Он встретил новую роковую любовь — и опять без взаимности… И опять мы слушаем его вопли-сопли, промываем, прокапываем… Ох, как бы мне самой Нина Петровна мозги не промыла! Саня, ступай, вези Сумарокова из реанимации к нам! Там медсестра, Марго зовут, выдаст его тебе.
Суровая она, Аллочка. Я знал, что ей двадцать девять лет и что год назад, весной, у нее утонул на рыбалке муж, как раз в канун пятилетнего юбилея со дня свадьбы. Помню, что, когда я в первый день запросто назвал ее Аллочкой, она, даже не взглянув на меня, отрезала:
— Для вас я просто Алла Алексеевна.
Стальные двери реанимации были похожи на мрачные запертые ворота. Это самое уединенное в нашей больнице отделение. Ни посетителей, ни снующих туда-сюда по коридору больных. Тишина почти гробовая. Я нажал на звонок и, выждав пару минут, нажал еще два раза. Дверь открыли.
— Ишь нетерпеливый какой! — кокетливо проворчала Марго, известная на всю больницу хохотушка и балагурщица.
«Медсеструшка-веселушка» — случай не очень подходящий для реанимации, но на самом деле шутки и улыбки везде товар ценный, и в нашей больнице имя Марго всегда произносилось с восхищенной улыбкой.
Она стояла передо мной в маске, в надвинутой по самые брови косынке, смеющиеся глаза были единственной видимой частью лица. Я был суров и краток.
— Я за Сумароковым.
— За жертвой великой любви? «Вы думали когда-нибудь о самоубийстве?» — «Пока не полюбил вас — никогда!» — дурашливым голосом озвучила Марго сценку двух влюбленных идиотов. Из-под повязки вырвался короткий хохоток веселушки. — Забирай его к едрене фене!
Марго была уже далеко не молоденькой, лет сорока, но неслась впереди меня, по-девчоночьи подпрыгивая. Дойдя до палаты, из которой доносились истерические вопли, повернулась, уморительно подмигнула и шепнула:
— Любовь-то так и прет из него, так и прет!
Мы вошли в палату. Мне не терпелось увидеть самоубийцу. На кровати у левой стены лежал привязанный скатанными в узкие жгуты простынями белобрысый парень, практически альбинос.
— Вязки? — деловито кивнув на жгуты, спросил я.
Недавно мы с Борькой после лекций стояли во дворе училища с ребятами из спецгруппы фельдшеров, и Гена Панков, который работал по ночам санитаром на скорой, рассказывал, как привязывают буйных больных вязками.
— Да какие вязки — простынями кое-как к кровати привязали. А что делать? Брыкается, орет.
Тут парень, вращая белесыми глазами и кривляясь, заорал:
— Гады! Ненавижу! Развяжите!
Он остановил взгляд на Марго и завизжал:
