— Домна Домкратовна, у вас только что было два часа покоя в столовой. Или вы очень беспокоились, когда кушали?
Домна изумленно взглянула на меня и склонилась над мальцом. Мне показалось, что Иван Сергеевич глянул на нее угрюмо и настороженно и, как зверек, сжался в комочек. Промокашка потом говорила, что такого не могло быть, а Горбыль — тот вообще рассмеялся и сказал, что я чиканулся на своем мальце.
Домна положила свою подушечную ладонь на его тельце.
— Да такой он, как всегда. У тебя, парень, синдром мамочки-неврастенички. Ты уже кормил его?
— Пробовал.
— Ест он хорошо-о-о, — протяжно сказала Домна. — Вон как поправился за последнюю неделю. В дом ребенка пора переводить. Понял, Квак? Дальняя дорожка тебе выпадает.
— Никакого Квака больше нет!
— А хто ж есть? — насмешливо спросила Домна.
— Я вам уже говорил — Иван Сергеевич. Можно Иваша или Ванечка.
— Смотри-ка! — усмехнулась Домна и вышла.
Наступила ночь. Я сидел около Ивана Сергеевича. Ночное освещение делало его личико каким-то фиолетово-желтым. Я все время проверял, не стал ли он горячее. Часа в три он уснул, и я, сам не знаю как, тоже уснул около него в боксе, прямо на стуле.
Малец разбудил меня своим плачем. Было утро. Я взглянул на него и сразу, минуя Домну, пошел в кабинет за дежурным врачом. Но — на ловца и зверь бежит — на коридорном повороте я увидел дежурившую в эту ночь Зинаиду Александровну, которая быстрыми и совершенно бесшумными шагами летела мне навстречу. Начинался утренний обход.
— Зинаида Александровна, недоношенный Пушкарев меня беспокоит, — сказал я.
Я едва успевал за Зинаидой Александровной. В боксе она быстро распеленала мальца. Пристально оглядев, стала ощупывать живот.
— А вот и причина! — уверенно сказала она. — Животик твердый, как доска. Пожалуй, и печень чуточку увеличена. Пальпируйте! — приказала она мне.
Я пропальпировал. Этот животик одним мизинцем можно было пропальпировать. Да, жесткий. Ну не идиот ли я? Нельзя было живот проверить? Бездарь!
— Я все назначения сейчас же передам Лиле Леонидовне, она на смену заступает, — сказала Зинаида Александровна. — Да не волнуйтесь вы так! Недоношенный Пушкарев уже пережил главный кризис, а животик поправим.
— И что, опять уколы? — угрюмо спросил я.
— Нет, подождем пока. Начнем с ректального катетера, спазмалитиков и укропной воды. Главное, очень туго перепеленайте живот и положите на живот руку — так мы его согреем. Это может облегчить, а иногда и совсем успокоить колики… Надо же! Вы совершенно по-другому его пеленаете.
— Как это?
— Как-то… по-мужски, — лукаво улыбаясь, сказала она и устремилась к двери: ее ждал обход.
В проеме появилась Домна. Она прытко преодолела пространство бокса и подошла к нам. Я сидел у кроватки и держал руку на животе мальца, как велела Зинаида Александровна.
— Что ж ты, Квак, подвел нас! — пропела Домна.
— А может, это мы его подвели, Домна Домкратовна, — сказал я.
— Я — Панкратьевна, — поправила меня Домна. — Я давно говорила: в дом ребенка его надо было переводить, там тоже есть и сестры, и врачи.
— Ваш принцип не нов, Домна Домкратовна, — сказал я. — Больного легче устранить, чем вылечить.
— Что ты себе позволяешь? Да меня на почетную доску недавно повесили! — горячо и шумно запротестовала Огнедышащая.
Нелька, забежавшая в бокс, очумело смотрела на нас.
— Надо было без доски, — сурово сказал я.
— Я в шоке от этого нахала! — прогудела Домна, обращаясь к Нельке.
— В геморроидальном, должно быть, Домна Домкратовна, — не унимался я. — При вашем-то весе столько сидеть!
— Я Панкратьевна — сколько тебе говорить, салажонок ты этакий! Всё! Пошла, расскажу Октябрине Ивановне!
— Домкратовна на тебя точно нажалуется, — прошептала Промокашка. — Пойду с ней поговорю.
Да, смена заканчивалась. Пришла Лиля-леденец, которой я несказанно обрадовался.
— Сейчас, сейчас, мой хороший! — приговаривала она, выполняя назначения Зинаиды Александровны.
Я быстро рассказал ей историю ночи.
— Живот мы наладим. Воздуху мог наглотаться, да и есть он стал много. Аппетит появился… Да, Ивашка? — Она взглянула на меня и по-шпионски
