необходимые для развития наступления. АДД противодействовала переброске вражеских войск, эшелонов с техникой по железным дорогам Брянск — Орел — Курск и Брянск — Льгов — Курск, а наши бомбовые удары затрудняли перегруппировку сил противника на главном направлении.
По весьма неполным данным, в июле лишь на Брянском узле в результате действий наших бомбардировщиков было уничтожено 15 железнодорожных эшелонов противника, в том числе 9 с боеприпасами, 5 с автомашинами, а также 400 тонн горючего и несколько сот полицейских. На железнодорожном узле Брянск-2 в воздух взлетело более 500 вагонов, в их числе 28 с боеприпасами, 3 эшелона с минами и тяжелым снаряжением, сожжен склад боеприпасов и 200 автомашин, уничтожено 4 эшелона с пехотой, один с кавалерией, убито и ранено до 3000 немецких солдат и офицеров. В эшелонах разбито 30 дальнобойных орудий, выведено из строя 7 паровозов, в 47 местах порвано железнодорожное полотно, разрушены вокзал и депо.
Железнодорожный узел не работал двое суток. На узле Брянск-1 уничтожено 3 эшелона с войсками, боеприпасами и вооружением, взорван склад с горючим. В общей сложности на железнодорожные объекты в то время АДД, совершила 1921 самолето-вылет, нанеся огромный ущерб противнику.
Одновременно наши экипажи уничтожали немецкие самолеты на аэродромах базирования в районах Брянска, Курска, Орла, Щигров и Касторного. Как нам сообщили партизаны, лишь за один налет на вражеский аэродром в Брянске наши экипажи уничтожили 37 и повредили 5 бомбардировщиков, сожгли 10 истребителей, 4 транспортных самолета, взорвали 2 склада с горючим, склад бомб, склад снарядов, уничтожили около 150 фашистов.
АДД наносила мощные бомбовые удары по скоплениям войск и техники противника в районе Щигров, Пахолки, на переправах через реку Тим и непосредственно у Воронежа, на его западной и северо-западной окраинах. И не один раз мы получали телеграммы от Военного совета Воронежского фронта с просьбой объявить благодарность летчикам за активную и результативную поддержку наших наземных войск.
В период боев на Воронежском фронте АДД, сделала 3125 самолето-вылетов по уничтожению войск и боевой техники противника. В общем же в интересах Воронежского фронта было совершено 5539 самолето-вылетов, а тоннаж сброшенных бомб измерялся цифрой, близкой к 8000.
Не достигнув решительных успехов на воронежском направлении, немецкое командование перенесло главный удар на юго-восток, по правому берегу реки Дон, на Сталинград. К середине июля 1942 года передовым частям немецкой армии удалось выйти к излучине Дона в районе Боковская — Морозовский — Миллерово — Кантемировка, в результате чего была создана непосредственная угроза Сталинграду.
Не помню точно, какого числа в один из этих июльских дней мне позвонил А. Н. Поскребышев и попросил срочно приехать. Переступив порог кабинета Поскребышева, через который нужно было пройти, чтобы попасть к Верховному, я, к своему удивлению, увидел там Сталина. Он сидел за письменным столом. Было совершенно очевидно, что Сталин у Поскребышева так просто сидеть не будет: в соседней комнате находился узел связи, откуда буквально в считанные минуты можно было связаться с любым пунктом страны.
На столе перед Сталиным лежала карта юго-западного направления. Видимо, до моего прихода Верховный изучал ее, а сейчас, глядя в окно, задумался над чем-то. «Опять что-то случилось, и, видимо, серьезное», — мелькнуло у меня в голове.
Непосредственно общаясь со Сталиным на протяжении почти целого года, я видел его в самые различные моменты, и теперь пытался угадать по выражению его лица, сколь серьезное положение создалось и как он на это реагирует. Было очевидно, что мысли его не относятся к постановке задач для АДД.
Передо мной был уже не тот Сталин, которого я видел в октябре 1941 года, но полное отсутствие людей в кабинете и тишина невольно воскресили в памяти октябрь 41-го, прорыв немцев под Вязьмой, так его тогда ошеломивший. В прошлом году было видно, что Сталин ищет какое-то решение, что ему явно нужны люди, способные помочь разобраться в военной обстановке, чем он еще, видимо, тогда полностью не владел, хотя твердость и решительность не покидали его и в те минуты, когда многим казалось, что все вокруг рушится.
Сейчас это был уже другой Сталин. Это был Верховный Главнокомандующий, который решительно вмешивался, когда нужно, в практические военные вопросы, подводя под них и теоретическую базу, как это было, например, с организацией артиллерийского наступления, с созданием мощных резервов, способных влиять на ход войны, и ряда других вопросов.
Постоянно бывая в Ставке, я не раз слышал высказывания Сталина о способах ведения войны. Надо сказать, что Сталин хорошо знал историю выдающихся походов и войн, как древних, времен Юлия Цезаря и Александра Македонского, так и более поздних, например Александра Невского и Дмитрия Донского, и сравнительно близких, связанных с именами Суворова, Кутузова, а также Наполеона. Я не раз слышал, как он излагал хорошо известные нам, военачальникам, исторические факты и при этом главным в ходе такого рассказа являлся анализ успехов и неудач в ходе тех или иных боевых кампаний.
Особое место Сталин отводил военной доктрине Наполеона, главным образом потому, что Наполеон важнейшее значение придавал артиллерии. Выражение «артиллерия — бог войны» я слышал от Сталина все чаще и чаще. И это были не только слова. Некоторые товарищи говорят, что из всех родов войск Сталин отдавал предпочтение авиации. Да, Сталин придавал авиации большое значение, но артиллерия была у него, если можно так выразиться, в не меньшем почете. В этом легко убеждают не только количественные, но и качественные изменения, какие буквально на наших глазах произошли в артиллерии за время войны. Чем больше возрастало сопротивление противника, тем чаще Сталин говорил о значимости артиллерии, причем говорилось не о значимости вообще, а о практическом применении этого рода войск. Быстро реагируя на опыт боевых операций и внимательно прислушиваясь к дельным соображениям и предложениям, Верховный Главнокомандующий пришел к ряду выводов, которые были затем положены в основу нового Боевого устава пехоты, утвержденного в 1942 году.
В частности, Верховный считал, что артиллерийская подготовка, то есть артиллерийский обстрел противника перед тем, как наша пехота пойдет в атаку, независимо от того, длится ли это полчаса, час или же два часа и прекращается с переходом в атаку наших войск, — дело отжившее и должно быть отброшено. И разъяснял почему. Противник имеет глубокоэшелонированную оборону и больше не воюет, как он выражался, «цепочкой», что было нередко во время нашего контрнаступления под Москвой. Чтобы прорвать такую оборону, артподготовки совершенно недостаточно, ибо артиллерия не может подавить противника и его огневые средства на всю глубину обороны. Не артиллерийская подготовка, а артиллерийское наступление — вот что нам нужно сейчас.
Что это значит? Это значит, что артиллерия должна наступать вместе с пехотой, это значит, пехота должна наступать не тогда, когда кончится артподготовка, а вместе с артиллерией, которая, сопровождая пехоту, должна подавлять все огневые средства противника, пока его оборона не будет взломана на всю глубину. Сталин говорил:
— Заставить пехоту наступать без поддержки артиллерии, без ее сопровождения, это будет не наступление, это будет преступление, преступление против войск, которые вынуждены нести бессмысленные жертвы, и преступление против Родины.
Верховный имел твердую точку зрения относительно того, как должны организовываться подготовка и прорыв обороны противника. Он считал, что прорыв подготовленной обороны должен осуществляться не растянутыми в цепочку дивизиями, а сосредоточенными на одном направлении ударными группами, состоящими из нескольких дивизий. В масштабах же всего фронта необходимо сосредоточение группы армий, эшелонированных таким образом, чтобы в образовавшийся или наметившийся прорыв могли быть введены свежие войска для развития успеха. Решающее же значение при прорыве, по его мнению, имела артиллерия, которая, как и пехота, должна быть сосредоточена на каком-либо определенном участке прорыва обороны противника вместе с пехотой. Так следует организовывать ту или иную армейскую или фронтовую операцию для достижения полного успеха. Только объединенные действия пехоты с массой артиллерии могут решить успех наступления.
Осуществимо ли все это? Хватит ли для этого на том или ином фронте войск и артиллерии? Да, хватит. Беспредельно насыщать тот или иной фронт живой силой и техникой, конечно, невозможно, но сгруппировать силы и средства фронта на одном из участков намеченного прорыва за счет снятия их с пассивных, то есть не ведущих активных действий, участков можно. И нужно. Так поставлены были Сталиным в начале 1942 года вопросы ведения войны в новых создавшихся условиях.
Забегая несколько вперед, замечу, что когда в августе войска Западного и Калининского фронтов на ржевском и гжатско-вяземском направлениях частью сил перешли в наступление, на участке прорыва Западного фронта было сосредоточено до 122 орудий на одном километре. За короткий промежуток времени были освобождены 245 населенных пунктов, в том числе Погорелое Городище, Зубцов, Карманово, и захвачено много трофеев: 203 танка, 380 орудий, 269 минометов. Прорыв был организован генералом армии Г. К. Жуковым и генерал-полковником И. С. Коневым.
Мне довелось сразу после атаки побывать в районе Погорелое Городище. Траншеи у гитлеровцев были оборудованы, я бы сказал, с комфортом. Оклеенные обоями стены блиндажей и землянок, так же как и различные принадлежности хозяйственного обихода, говорили о том, что немец обосновался здесь надолго. Однако хорошо организованное артиллерийское наступление и решительная атака нашей пехоты сделали свое дело.
В дальнейшем тактика наступательных операций наших войск все время совершенствовалась, но в основе ее всегда лежали два фактора. Во-первых, сосредоточение на участках прорыва максимально возможного количества сил и средств, их эшелонирование; во-вторых, артиллерийское наступление, включающее в себя артподготовку и последующее сопровождение пехоты огнем и колесами, иными словами, смена огневых позиций при преодолении обороны противника на всю ее глубину. Плотность же артиллерии при прорыве подготовленной обороны противника была доведена до нескольких сот стволов на один километр фронта.
Излагая эти принципиально новые в ту пору положения, я не касаюсь здесь других вопросов организации наступательных операций, как то: обязательного участия в них авиации, танков и т. д. Я позволил себе остановиться на внесенных Ставкой Верховного Главнокомандования коренных изменениях в тактику артиллерии потому, что в военной мемуарной литературе об этом говорится мало.
Так, Н. Н. Воронов в своей книге «На службе военной» много рассказывает об общевойсковых операциях, в которых довелось ему участвовать, но не упоминает о проведенных тогда Сталиным принципиальных коренных изменениях в тактике применения артиллерии в ходе войны, хотя одним из главных исполнителей (но не инициатором) этих новшеств был сам Николай Николаевич — командующий артиллерией Красной Армии.
Надо сказать, что Сталин быстро разбирался в причинах неудач тех или иных боевых операций. Так, например, в мае в связи с неудачами, которые потерпели наши войска на Керченском перешейке, он дал весьма точный анализ причин, не встретивший никаких возражений со стороны знатоков военного дела, и по заслугам наказал виновных.
Известно, что наши неудачи на Керченском перешейке явились результатом отсутствия глубокоэшелонированной обороны. Дивизии были выдвинуты вплотную к противнику, а вторые и третьи эшелоны не созданы. Несмотря на то что участок обороны каждой из дивизий составлял всего два километра, наша оборона была прорвана и противник сразу вышел на оперативный простор. Если бы у нас были своевременно созданы вторые и третьи эшелоны и имелись бы армейские и фронтовые резервы, развернутые на подготовленных в глубине обороны рубежах, противник не смог бы достичь успехов: у нас было достаточно войск, чтобы отразить попытку противника овладеть перешейком. Кроме того, в ходе боев отсутствовало единое твердое руководство войсками со стороны командования фронтом, что усугубило создавшееся положение. Для всех нас неудача на Керченском перешейке послужила предметным уроком.
…Сейчас, глядя на Сталина и дожидаясь, когда он обернется ко мне, я думал, что теперь вряд ли его можно ошеломить, застать врасплох; однако случилось что-то весьма неприятное, неожиданное, и он, видимо, размышляет о том, как выйти из этого положения.
— Вот что, — наконец произнес он, обращаясь ко мне. — Связь с Малиновским[82] (в то время командующим Южным
