Мы, даже не в целях безопасности, а чисто машинально, все же закрылись изнутри. Устроились и сразу легли отдыхать. Усталость сказалась и физическая, и в большей степени — психологическая.
Проснулся я от дважды прогремевшего тройного выстрела пушки, прозвучавшего чуть в отдалении. И безошибочно определил, что стреляла автоматическая тридцатимиллиметровая башенная пушка боевой машины пехоты. Стреляла очередями, как в боевой обстановке. Потом прозвучала еще одна точно такая же строенная очередь…
Глава пятая
На территории городка сводного отряда спецназа ГРУ в обычной, мирной обстановке башенное автоматическое орудие БМП стрелять не должно. По крайней мере, за все время моего пребывания здесь за последние несколько лет, пусть и не подряд, а с полугодовыми перерывами, такого не случалось. И если бы во время моего отсутствия происходило — я бы точно об этом слышал.
Я легко вскочил на ноги, сначала нашарил рукой свой пистолет-пулемет, нашел его в полном порядке там, где и оставлял, и только после этого начал одеваться. Оба старших лейтенанта поступили точно так же. Оружие они нащупали раньше, чем сунули ноги в штанины. То есть готовы были к бою, готовы были принять его даже без одежды. Это было показателем боевой готовности обоих офицеров. Меня такое товарищество могло только радовать. Я в своих подчиненных не разочаровался.
Однако эти радостные мысли ничуть не умаляли ощущения беспокойства, что возникло после того, как все мы проснулись от стрельбы автоматической пушки. Каждый определил и идентифицировал эту стрельбу самостоятельно, и каждый понял, что случилось нечто неординарное, что, возможно, имеет к нам непосредственное отношение.
Одевшись и вооружившись, мы выскочили в казарменный коридор, где в настоящий момент находился только дневальный.
— Что там случилось? — спросил я у него.
Солдат только пожал плечами:
— Не могу знать, товарищ капитан. Старший лейтенант Шершнев поднял роту «в ружье». Выехала бронетехника, стреляют. Кажется, вертолеты поднялись. А что там произошло — я не знаю.
Но мы должны были узнать обязательно. Выбежали на улицу. Место, откуда стреляли, все трое определили на слух правильно. И потому, едва спрыгнув с крыльца, сразу свернули с бетонной дорожки и побежали прямо по газону. Выбрались на тротуар только после того, как существенно срезали угол. Бежали, как полагается во время боя, пригибаясь и меняя углы движения, то есть используя давно отработанный дриблинг[14], при котором стрелку, который попытается в тебя попасть, трудно правильно прицелиться, потому что он не знает, в какую сторону в следующую секунду ты сделаешь рывок всем корпусом.
Бежали мы в сторону ворот КПП. Там стояли три БМП, позади которых, как я сразу определил, залегли полукругом около двухсот бойцов — видимо, все наличные силы, что были в данный момент в городке. А в воздух уже поднялись пять штурмовых вертолетов-ракетоносцев, все наличные силы, что были в отряде на постоянной приписке, и зависли с опущенными носами в воздухе, готовые вести прицельную стрельбу.
Металлические ворота были распахнуты, прямо за воротами, закрывая проезд, стоял бронетранспортер с развороченными колесами правого борта. Догадаться было нетрудно: колеса бронетранспортеру разворотила выстрелами из автоматической тридцатимиллиметровой пушки боевая машина пехоты, что стояла во главе солдатской цепи по центру и чуть-чуть впереди других. Стрельба велась не на поражение, а на повреждение, хотя пушка БМП была в состоянии пробить броню бронетранспортера как картонную коробку. На самом бронетранспортере башенный пулемет вертел стволом из стороны в сторону, словно рассчитывал напугать пушку, которая замерла, нацеленная как раз на эту башню. И если бы пулемет бронетранспортера рискнул бы дать очередь в любую из сторон, которые рассматривал, пушка сразу снесла бы с бронетранспортера башню вместе со оператором-наводчиком. И потому пулемет предусмотрительно молчал.
Рядом с будкой КПП стояли и беседовали люди. Но кто там стоит и кто с кем беседует, я разобрать не мог. Еще недостаточно рассвело. В предгорьях рассвет наступает постепенно.
Я нашел взглядом старшего лейтенанта Шершнева, причем не по внешнему виду, который в лежачей цепи выделить было трудно, а по тому месту, где должен был находиться командир в момент боя, как я сам когда-то учил его. Николай был там, где нужно, — в середине и чуть в отдалении от самой солдатской цепи.
Я перебежал к нему. Залег рядом прямо на асфальт, положив глушитель пистолета-пулемета на бордюр тротуара. Тут же рядом со мной оказались и Аграриев с Логуновым. Они предпочитали не расставаться со мной, своим командиром, ни при каких обстоятельствах, даже во время боя, если он начнется. Впрочем, бой пока не начинался. Выстрелы автоматической пушки были, видимо, только предупреждением.
— Николай, что тут происходит? Введи в курс дела…
