откуда.
— Как звали, тоже не помнишь?
— Кажется, Сашка называл его Слава.
— Может, Мстислав? — Глинский вспомнил покорного плательщика несправедливых штрафов.
— Может, и Мстислав, — не моргнув глазом, согласился Рыков. — Славка, короче.
— Значит, Кортес остался в подвале?
— Да что ж ты тупой такой! — разозлился Рыков. — Говорю же, без сознания был. Кортес мне дырку в животе просверлил, а потом я себе лицо разнес.
— Что?! — Глинский недоверчиво усмехнулся. — Неужто застрелиться пытался?
— А вот это не твое дело, — огрызнулся Рыков. — Сие тебя, полицай, не касаемо.
— И кто ж тебя штопал?
— А я помню? Очнулся в больнице, уже прооперированный.
— В какой больнице?
— Понятия не имею. Персонал там молчаливый, на вопросы не отвечал, да я особо и не приставал. При первом же удобном случае слинял по-тихому, не привлекая внимания. Тайник у меня был, с деньгами и документами. Из России удалось выехать.
— С такой-то рожей? — скривился Виктор.
— Ты слышал про грим американских спецслужб? Джош Нантвич был отличным специалистом.
Виктор промолчал. Не верить Рыкову у него не было причины — все, что тот рассказал, выглядело весьма правдоподобно — не подкопаешься. Но оставался один странный момент: — Ты обмолвился — Сашка и Ясмин. Откуда ты знал Ясмин? Если, как говоришь, сбежал из больницы?
— Она выхаживала меня, пока я там валялся. Как за родным ходила, с ложки кормила, судно подавала, губкой обтирала. Узнаю, кто их убил, в асфальт укатаю. Еще вопросы есть?
— Ты уверен, что Кортес не остался жив? Ты видел, как он умер?
— Как тебя, майор. Сдохла эта сволочь. Я ему пулю в затылок всадил. Шансов у него не было.
— За что?
— За что?.. — Рыков вздохнул. — Он пытался задушить Катрин.
— Ах, Катрин! — Виктор покивал. — Понятно, понятно… И чего б ему ее душить? Насколько я помню, они дружили.
— Дружили, — согласился Рыков. — До определенного момента. Пока однажды она не подняла его на смех перед всей компанией. Тогда он возненавидел ее смертельно. И если вспомнишь, с чего все началось… нашу вечеринку у Антона. Ту, после которой я убил Полину…
Он так спокойно говорил об убийстве, что Виктора передернуло от отвращения.
— Вспомнил? Тогда Орлов зверски избил Катрин — из-за провокации Кортеса[184]. Да тот сам признался там, в Серебряном бору. Рассчитывал, что Катрин придет к нему ночью. Не на ту напал… Хотя… черт его знает — не вернись Орлов той ночью в Тохину квартиру, может она и…
— Да ты сам не веришь в то, что говоришь.
— Не верю. Но исключить такую возможность не могу. Ведь она…
— Фильтруй базар, скотина, — процедил Виктор. — Ты говоришь о жене моего друга.
— Прежде чем она стала его женой, она была моей, — напомнил Рыков надменно.
Виктор уничижительно смерил его взглядом: — Твоей? Это ту полуживую, истекающую кровью женщину, которую Булгаков вынес из композиторского дома, ты называешь своей?
Даже в полумраке гостиничного номера было заметно, какой синеватой бледностью залило лицо Олега Рыкова: — Это… это… если б он не сломал мне шею…
— Тогда бы ее сейчас не было на свете, — перебил его Виктор.
— Да, наверно, — Рыков прикрыл глаза. — Я был вне себя и просто…
— Рассердился?.. — невинно поинтересовался Глинский.
— Ты ничего не понимаешь… — было слышно, как Рыков скрипнул зубами.
— Послушай… Возвращайся добром.
— Нет, это ты послушай, полицай. Ты зарвался. Все, что хотел узнать, ты узнал. Теперь ты уедешь отсюда. Обещаю, обо мне ты больше никогда не услышишь. И не вставай более на дороге — удавлю. Подумай об Алике и Максе. Он тебя как называет?
— Папой, — ответил Виктор после секундной паузы.
— Вот пусть и дальше называет. — Рыков погасил свет, и Виктор услышал пиканье внутреннего кнопочного телефона, а затем: — Mademoiselle? Je ne
