детекторов почти не осталось. В них больше нет нужды. Когда перестали рождаться дети…
– Дети? – переспросила я.
– Да, – ответил он и сел. – Давай я расскажу тебе про мыслебусы.
– Но что с детьми? – спросила я. – Пол мне как-то говорил…
Боб посмотрел на меня как-то странно.
– Мэри, я не знаю, почему дети больше не рождаются. Это как-то связано с оборудованием по контролю за численностью населения.
– Если никто больше не рождается, то на Земле скоро не останется людей.
Боб минуту молчал. Потом глянул на меня.
– Тебя это заботит? – спросил он. – Тебя правда это заботит?
Я смотрела на него, не зная, что ответить. Не уверена, что меня это и правда заботит.
5
Мы переехали в эту квартиру через неделю после того, как Пола забрали, и за эти месяцы я успела ее полюбить. Боб ищет роботов-ремонтников, чтобы поправить обвалившуюся штукатурку, наклеить новые обои, починить конфорки и заново обтянуть диван, но пока никого не нашел. Он, наверное, самое высокопоставленное лицо в Нью-Йорке; по крайней мере, я не знаю никого, кто обладал бы большей властью. И все равно ничего не может сделать. Саймон говорил, что все разваливается и что туда и дорога. «Век технологии сгнил», – говорил он. Что ж, за сорок желтых со смерти Саймона все стало еще хуже. И все-таки тут совсем неплохо. Полы и окна я мою сама, и здесь всегда много еды.
За время беременности я пристрастилась к пиву, а Боб знает место, где оно всегда есть, – его привозят из автоматической пивоварни. Каждая третья- четвертая банка оказывается кислой, но ее легко вылить в туалет. Кухонная раковина тоже засорилась.
Позавчера Боб принес мне старинную картину ручной работы, чтобы завесить большое уродливое пятно на стене в гостиной. Под картиной бронзовая табличка, и я прочла надпись: «Питер Брейгель. Пейзаж с падением Икара». Она красивая. Я вижу ее с того места за столом, где пишу. На ней вода – океан или большое озеро, – а из воды торчит нога. Ее я не понимаю, но мне нравится вся остальная сцена, она такая мирная. Кроме ноги, которая бултыхается в воде. Надо будет как-нибудь найти синей краски и закрасить ее.
Боб умеет продолжить разговор через несколько дней после того, как мы вроде бы его закончили. Думаю, это как-то связано с особенностью хранения информации в его мозгу. Он говорит, что не способен ничего забыть. Но если это так, почему ему надо было трудиться, чтобы запомнить всякие науки, когда он изучал их в начале жизни?
Сегодня утром я завтракала, а Боб сидел рядом, и он снова заговорил про мыслебусы. Наверное, думал о них, пока я спала. Иногда мне чуточку не по себе, когда я утром встаю с постели, а он сидит в гостиной, подперев большими руками подбородок, или расхаживает по кухне. Я предложила научить его чтению, чтобы ему было чем занимать себя по ночам, но он ответил: «Мэри, я и без того слишком много знаю», и я не стала настаивать.
Я ела из миски невкусные синтетические хлопья, и тут Боб сказал без всякой связи:
– Мозг мыслебуса не воспринимает мир с постоянной ясностью. Просто ловит внешние сигналы. Наверное, неплохо иметь такой мозг. Способность улавливать внешние сигналы и ограниченное чувство цели.
– Мне случалось встречать таких людей, – сказала я, жуя жесткие хлопья.
На Боба я не смотрела, а по-прежнему полусонно таращилась на коробку с хлопьями. Там была идентификационная картинка: улыбающееся лицо человека, которому все вроде бы должны верить, хотя имени его почти никто не знает, над большой миской явно синтетических протеиновых хлопьев. Зачем нарисованы хлопья, понятно – иначе как понять, что в коробке? Но я давно гадала, зачем портрет. Одно должна сказать про Пола: он приучал задаваться подобными вопросами. Ему, как никому из моих знакомых, было любопытно понимать значение разных вещей и как они на нас действуют. Наверное, я отчасти этого у него набралась.
Пол сказал мне, что лицо на коробке – это лицо Иисуса Христа и что раньше его помещали очень много на чем. «Рудиментарное благочестие», – такой термин где-то вычитал Пол. Видимо, что в этом и состояла идея, когда все подобного рода планировали, наверное, сто или больше синих тому назад.
– Мозг мыслебуса, – продолжал Боб, – всего лишь читает в сознании пассажира, куда тому надо ехать, и старается довезти его без аварий, а также наилучшим образом согласовать маршрут с тем, куда нужно другим пассажирам. Наверное, неплохая жизнь.
– Если тебе нравится кататься на колесах, – заметила я.
– Первые модели мыслебусов, созданные на заводах Форда, были двусторонними телепатами. Они транслировали музыку или приятные мысли в голову пассажирам. Некоторые ночные рейсы навевали эротические мысли.
– А почему такого больше не делают? Оборудование сломалось?
– Нет. Как я тебе говорил, мыслебусы не такие, как остальные железяки. Они не ломаются. От этой затеи отказались, потому что никто не хотел выходить из мыслебусов.
Я кивнула, но сказала:
– Я бы вышла.