День сто тридцать третий
Я нашел, где держат бензин. В компьютерном сарайчике на краю поля.
У всех заключенных есть электронные зажигалки, чтобы курить марихуану.
День сто тридцать шестой
Вчера Беласко снова пришел в мою камеру, и поначалу мне это было неприятно. Когда я обнаружил, что дверь не заперта, я занервничал, потому что не хотел уходить и не хотел, чтобы кто-нибудь ко мне заглянул.
Но он все равно вошел и сказал:
– Рад тебя видеть, Бентли.
Я смотрел в пол. Телевизор у меня был выключен, и я сидел на краю кровати уже несколько часов, без движения.
Беласко некоторое время молчал. Я слышал, как он сел на мой стул. У меня не было сил даже поднять голову и посмотреть на него.
Наконец он тихо заговорил:
– В последние дни я наблюдаю за тобой на поле. Ты похож на робота.
Голос у него был сочувственный, утешающий.
– Да, наверное, – с трудом выдавил я.
Мы оба долго молчали, потом он сказал:
– Бентли, я знаю, каково тебе. Ты думаешь о смерти. Как те в городах, которые обливаются бензином и поджигаются. Или как мы тут. Я видел, как ребята уплывают в океан. Черт, я и сам об этом думал. Плыть и плыть, сколько можешь, и не оглядываться…
Я изумленно повернулся к нему:
– Ты?! Мне казалось, ты такой сильный.
Беласко сухо рассмеялся, и я глянул ему в лицо.
– Черт, я такой же, как все. А эта жизнь не многим лучше смерти. – Он снова рассмеялся и покачал головой. – И сказать по правде, на воле тоже не многим лучше. Настоящей работы нет, только херня, как здесь. В интернате для рабочих нас учили: «Труд приносит удовлетворение». Чушь собачья. – Он вытащил из кармана косячок и закурил. – В первый синий после выпуска я начал воровать кредитные карты. Полжизни провел в тюрьме. Поначалу хотел умереть, но не умер. Теперь у меня есть кошки, и я немного гуляю тайком… – Тут он сам себя перебил: – Эй! Хочешь кошку Барбоску?
– Чтобы она была… была моей? – ошарашенно переспросил я.
– Ага. А почему бы нет? У меня еще четыре. Чертовски трудно добывать им всем еду, но я тебя научу.
– Спасибо. Я был бы рад. Рад иметь кошку.
– Можем сейчас за ней сходить.
И я вышел из камеры. Оказалось, это совсем легко. Когда мы миновали незапертую дверь, я повернулся к Беласко и сказал:
– Мне уже лучше.
Он легонько хлопнул меня по спине:
– Для того и друзья, верно?
Мгновение я стоял, не зная, что ответить. Потом, почти не задумываясь, что делаю, взял его за локоть. И тут мне пришла мысль.
– Есть одно здание, куда я хочу попасть. Как ты думаешь, вдруг оно тоже не заперто?
– Очень может быть, – ухмыльнулся Беласко и добавил: – Пошли глянем.
Мы вышли из здания. Просто вышли, и все. Надзирателей видно не было.
В заброшенное здание мы попали без труда, но внутри было темно, и мы постоянно натыкались на ящики в коридоре.
– Иногда в таких старых домах бывает выключатель на стене, – услышал я голос Беласко.
Он принялся шарить, на что-то натыкаясь и чертыхаясь. Потом раздался щелчок, и над головой зажглась большая лампа. Я сперва испугался, что надзиратели увидят свет, потом вспомнил про заколоченные окна и успокоился.
Однако дверь в библиотеку оказалась по-прежнему заперта! Я и без того был весь взвинчен, так что чуть не разрыдался.
– Это сюда ты хотел попасть? – спросил Беласко.
– Да, – ответил я.
Не спрашивая, что мне там нужно, он принялся разглядывать замок. Я никогда прежде не видел таких замков: он вроде бы даже был не электронный.
Беласко тихо присвистнул:
– Надо же, какое старье!
Он отыскал в кармане тюремную зажигалку, бросил на пол и раза два со всей силы ударил ногой, пока она не раскололась. Затем поднял раздавленную зажигалку и вытащил из мешанины пластмассы, металла и стекла кусок жесткой проволоки примерно с палец. Я молча наблюдал, совершенно не понимая
