С трубы у стены шумно сползла морозная корка. Витек вздрогнул, повернув голову. На мгновение показалось, что труба шевелится, медленно вползая в здание котельной. Металлическая обшивка с кольцами блестела под магическим светом неба, точно змеиная кожа. Тени не двигались.
Витек закрыл дверь и только теперь разглядел ее как следует. Не дверь даже, а целая воротина. Изнутри в нее врезали три массивных засова.
– И я заметил, – сказал Толик из-за спины. – Видимо, на случай нападения зомби.
Он улыбнулся, но по лицу было видно: его это тоже тревожит. И не только это. В казарме, как правило, трещотка висела у него на шее или над койкой, теперь же Толик не выпускал ее из рук. На вид это была довольно страшная штуковина: два ряда потрескавшихся роговых пластинок, исписанных какими-то символами. Костяной хвост змеи, который вот-вот дернется. Одним словом – мерзость.
– Может, росомахи? – предположил Витек. Все они слышали байки о гигантских росомахах, которые бродили по сопкам и поджидали заблудившихся путников.
– Может. Пойдем, покажу кое-что.
Они заглянули в дежурку и взяли фонарь. Акоп, забравшись под одеяло, беззаботно смотрел кино. На мутном черно-белом экране вертолет преследовал бегущую по снегу собаку. Сашка пристраивал на печь жестяной чайник.
Шагнув в коридор, где в свете единственной на весь пролет лампы ворочались клубы потревоженной пыли, Витек замер. В темноте чудилось, что труб слишком много, будто котельная целиком соткана из них, будто это бесконечные жилы, кровеносные сосуды неведомого существа, которое дремлет в своем замороженном склепе. И которое не следует будить.
– Нам дальше, к складу, – сказал Толик, включая фонарь.
Они шли вдоль труб. Казалось, котельная давно должна была закончиться, но темнота рождала новые и новые повороты. Законсервированные кладовки, заваленные хламом проходы, пустые плафоны под потолком, щербатый кафель на стенах. Воображение подхлестывало. Витек понял, что напряженно ждет, когда же в пятно фонарного света выскочит какая-нибудь мертвецкая тварь или трехголовая псина с окровавленной пастью.
За очередным поворотом им открылось помещение с перевернутой тележкой. Под ногами захрустели куски оледенелого угля, «орешка».
– Запас такой, – заговорил Толик, – что можно пару зим протянуть.
Витек встал у подножья горы угля. Свет фонаря облизывал холодные стены и огромное черное пятно на потолке. Дыхание застывало в пространстве.
– Но главное другое.
Коридор упирался в стальную дверь с содранной ручкой.
– Что там? – спросил Витек.
– Понятия не имею. По идее, должен быть центральный котел. Как у Цоя на «Камчатке». Типа, лопатой загребаешь уголь и туда кидаешь. Жар на всю Ивановскую.
Толик положил руку на трубу, которая сквозь кирпичную стену ныряла туда, в неизвестность.
– Потрогай.
После увиденного на улице делать этого не хотелось. Толик, настаивая, кивнул на трубу еще раз.
Витек опустил на нее ладонь и удивленно взглянул на друга.
– Вот именно, – сказал Толик. – Теплая. Что-то ее греет. Без воды, без огня, без ничего.
– Наверное, можно как-то объяснить.
– Ага. Вот и объясни.
– Я не спец по котельным. Откуда мне знать? Ты же у нас мастер на все руки, машины полковничьи чинил. Может, в каптерке угля забросили, а тепло сюда добралось. Николаич приедет, у него и узнаешь.
Толик задумчиво поводил фонариком по двери. Там, где должна была быть ручка, темнели две размытые кляксы, а вокруг них – множество мелких царапин. Замерзла колечком металлическая стружка.
– Я, конечно, хочу тебе верить, – сказал Толик. – Но вот всякие такие штуки меня реально пугают.
– Это все игры, – сказал Витек, хотя сам же понял, как глупо звучит фраза. – Ты в «Сталкера» играл? А в «Резидента»? Вот и я о том же. В темноте да в тишине всякая хрень чудится.
– Ну-ну.
– Короче, я назад. Хочешь, сиди тут и сканируй ауру. Или какой еще хренью ты занимаешься?
– Нужно следить за давлением, а то рванет, – ухмыльнулся Толик.
– Ага. Я тоже читал эту книгу.
Витек побрел обратно, поздно сообразив, что без фонарика его путь может превратиться в затяжное путешествие. Темнота вокруг сгустилась быстро. Только под потолком сквозь окна мягко плыл голубоватый свет.
Трубы были везде. Самая жирная ползла над головой, словно огромная анаконда. Вокруг нее вились трубы поменьше. Кое-где переплелись клубками.
