– Ошмалать.
– И загрызть, – сказал стряпчий.
Кержин счистил с колен песчинки.
– Хорош, – сказал Антонову, который увеличительным стеклом примерялся к зрачкам мертвеца, – Грузите, как жена опознает.
Окликнул будочника. Сощурился на небритую физию. Следователя приводили в отчаянье эти полуграмотные, жаждущие наживы обитатели «чижиков». Лодыри, выпивохи и взяточники. А еще сетуют, что отношение к полиции у народа пренебрежительное.
– Пьян?
– Бодрствования ради!
– Говори.
– Так что! – с энтузиазмом начал будочник. – На вверенной мне территории! Куда и пристань, и мост! Где творится невесть что! Шурудит оно, получается! И я глядь! Сидит!
– Кто сидит? – спросил Кержин нетерпеливо. – Толком, чертомель!
– Гад ентот на трупе сидит! И ест, получается. Как выборгский крендель ест евойную требуху. Юшка по подбородку!
– Рассмотрел его?
– Получается. Лысый, здоровенный.
– Борода, усы?
– Нема. Башка, как луна, гладкая. И зубы.
Зубы больше всего занимали Кержина.
– Железные? Вставные?
– Никак нет! Нашенские зубы. Из кости.
– А ты что?
– Известно, что! – будочник не без гордости ткнул в висящий на шее свисток. – По абнакновению.
Кержин подумал, что такой шеей и загривком кровосос кормился бы до ноября.
– А он?
– Краденое хвать – и наутек, – будочник показал на пришвартованные вдали пожарные пароходы.
– В котором часу? В чем одет был?
– Часы темные. А одежа – такая же. – Будочник почесал щетину и добавил, вперив в следователя слезящиеся глазки: – А пущай меня в гошпиталь лечиться пошлют. Долженствует мне отдохнуть, получается.
Кержин отмахнулся.
– Штроб!
– Тут, Адам Анатольевич.
– Узнай у жены этого, как его…
– Кунаева.
– Кунаева… что было при супруге. Пусть кольцо опишет – у трупа палец оцарапан, кольцо снимали. Разведай маршрут кабриолета. И поставь часового к Уваровой, чтоб задерживал лысых, крупных и подозрительных. Я доклад чиркну.
– Исполним.
Стылый ветер дул с реки, доносил дождевую мокроту и зловоние. В желтой ряби не отражалось смурое небо.
– Богобоязненный у нас грабитель, – тихо сказал Кержин. – Штаны забрал, а крестик серебряный не тронул.
Уваровой принадлежала просторная квартира на углу Гороховой улицы и Загородного проспекта. А заодно подвал, в котором предприимчивая дама оборудовала ломбард. Помогал ей некто Назар, дюжий малоросс с пудовыми кулачищами. Хозяйку не беспокоило происхождение вещей. Драгоценности, мебель, расчетные книжки, шляпы, лотерейные билеты – всему находилось место в ее безразмерной норе. Покупая, скаредничала, зато и возвращала обворованным – если те объявлялись – за малую стоимость. Пользовалась популярностью, сильно отличаясь от товарок аристократичными манерами. Словно к заморской дворянке ходила голытьба.
Уварову прозвали Черной Вдовой, что, впрочем, не отпугивало поклонников, среди которых, судачили, был важный сановник. Он-де и снабдил сударушку шикарным жильем.
– Зачастили вы к нам, Адам Саваофович, – проворковала Уварова медовым голоском с милейшим французским акцентом. – Влюбились, растопила
