Тут ее голос сорвался, и по щекам потекли слезы.
Мне стало жаль эту девочку. Меня мало волновал тот факт, что она настойчиво липла к Майло, ведь в целом все это было вполне невинно, да и не без поощрения со стороны моего мужа. Кроме того, мне казалось, что после возвращения в Лайонсгейт Люсинда почти не видела ни тепла, ни ласки.
– Пусть это вас не волнует, – с улыбкой заметила я. – Я не принадлежу к числу ревнивых жен.
– Да, но, возможно, Беатрис права. Может, я действительно не знаю, как правильно себя вести. Мне всегда было трудно общаться с людьми, понимаете? Наверное, просто практики не хватало. Никогда не понимала, что будет правильно сказать или что на самом деле думают окружающие.
– Все мы порой чувствуем себя в точности так же.
Люсинда криво усмехнулась:
– Ну, уж никогда не поверю, что это относится и к вам, миссис Эймс. Как приятно, должно быть, все время сохранять невозмутимость и спокойствие, всегда знать, что и как правильно сказать.
Неужели я произвожу такое впечатление? Нет, я, разумеется, стараюсь, но получается у меня далеко не всегда.
– Я, бывает, и не знаю, что именно надо сказать, – отозвалась я.
– Но производите такое впечатление. И потом, вы так элегантны и красивы.
– Спасибо, очень мило с вашей стороны.
– Но это правда.
– Вы и сами настоящая красавица, Люсинда.
Она шмыгнула носом, смахнула ладонью слезы с лица.
– Мне всегда хотелось быть человеком, который правильно себя ведет и вообще все делает верно, но не думаю, что получится.
– Это приходит постепенно.
Люсинда вопросительно взглянула на меня:
– Вы и правда так думаете?
– Да. Чем больше времени вы будете проводить с людьми, тем лучше станете понимать, как с ними взаимодействовать.
Она вздохнула:
– Но мне не нравится проводить время с людьми. Нет, правда. Потому что люди ожесточились из-за того, что здесь произошло. А это несправедливо. Куда ни пойдешь, везде слышишь: «Смотрите, это же Люсинда Лайонс. Помните, что произошло в Лайонсгейте?»
Я замялась. Хотела сказать ей, что потихоньку все забудется и станет легче, что не стоит обращать внимания на разные разговоры. Но понимала, что по сути она права и люди порой бывают очень жестоки. Так что уж лучше постараться убедить ее, что со временем станет проще скрывать свои чувства.
Я постаралась утешить ее, как могла.
– Когда-нибудь ты поймешь, что не стоит обращать внимания на людскую болтовню.
– Да, наверное, вы правы, – кивнула Люсинда и глубоко вздохнула. – Извините за то, что я тут наговорила, миссис Эймс. Не стоило вываливать на вас все свои несчастья. Просто друзей у меня не так уж и много. Их трудно было найти в той новой школе-пансионе, куда меня отправили. Ну а Реджи с Беатрис гораздо старше меня и не очень-то обращали на меня внимание все эти годы, пока я не вернулась. Да и сейчас тоже.
– Ты можешь всегда поделиться со мной, Люсинда. Надеюсь, мы станем добрыми подругами, – вполне искренне произнесла я. Жизнь ее была одинока и наполнена разными неприятными событиями. И ей нелегко было обзавестись друзьями в новой школе, особенно после скандала, разразившегося в связи со смертью Эдвина Грина. Люсинда права. Люди часто бывают жестоки, особенно молодые.
Она улыбнулась:
– Мне бы очень этого хотелось, миссис Эймс.
– Можешь называть меня просто Эймори.
Она кивнула:
– Спасибо вам, Эймори.
Мне надо было дать ей еще один, последний совет.
– Ты не должна думать, что твоим брату и сестре нет до тебя никакого дела, – заметила я. – Наверное, сейчас они ужасно огорчены тем, что произошло за обедом. Реджи очень расстроен, да и Беатрис, должно быть, тоже.
Признаться, я не собиралась оправдывать Беатрис. Не очень-то красиво с ее стороны было так говорить о своей родной сестре, особенно при гостях. Даже если Люсинда бессовестно, по ее словам, вешалась на шею Майло, совсем не обязательно было упоминать об этом в нашем с Майло присутствии.
– Понимаю, что Реджи хочет для меня только хорошего, – сказала Люсинда. – Просто не всегда знает, как лучше этого добиться. Я стараюсь быть с ним терпеливой. Но Беатрис… она никогда меня не любила. Потому что отец ушел от ее мамы к моей.
