лиц, когда я пытался говорить о смерти. Они всегда смотрели на меня, как на больного, и старались перевести разговор на что-то глупое и не имеющее никакого значения. Я не понимал почему.
Они тратили часы и дни, обсуждая достоинство и недостатки стиральных машин, автомобилей, преподавателей в школе, таймшера на Канарах. Даже мама, когда я пытался поговорить с ней о смерти отца, который погиб, когда мне было двенадцать лет; ласково гладила меня по голове и отсылала меня в мою комнату, скрывая слезы. Но больше всего меня выводили из себя моменты, когда речь заходила об умерших и близкие мне люди вдруг понижали голос и делали постные лица, не глядя друг другу в глаза. Будто речь шла о чем-то постыдном… Сейчас я знаю, что когда мой двоюродный брат, который был старше меня на три года, умер от передозировки наркотиков, мама обратилась к психотерапевту за «помощью» для меня. Всё потому, что на одном из семейных ужинов, дядя Генрих, проливая пьяные слезы, пел дифирамбы умершему сыну. Тогда я высказался о том каким мерзавцем и подонком был его сын, который частенько избивал меня и отнимал деньги на карманные расходы. Я искренне не понимал тогда, почему умершего негодяя нельзя назвать негодяем громко и вслух.
Повзрослев, я понял: большинство из нас отрицают смерть даже стоя на ее пороге. Завещают имущество, открывают банковские счета на детей и родственников. Словно бессознательно стремятся продлить свое физическое существование. Другие же, страхуя собственное посмертие, регулярно посещают церковь, дацан или синагогу, заблаговременно уплачивая налог за будущее существование, пытаясь вступить со смертью в имущественные отношения, одновременно отрицая ее неотвратимость и материальность. Третьи и вовсе, полностью находясь под властью нашего предметного мира, наивно полагают, что, умерев, возможно сидеть у какого-то окна и наблюдать счастливую жизнь своих родных, наслаждаясь своими земными «свершениями». Тем более, что для этого всё приготовлено: обучение детей оплачено, наследство разделено и «грехи отпущены». Отношение к смерти как к преходящей иллюзии, которая заканчивается с установкой надгробия. После этого жизнь продолжается, как будто ничего не произошло. Но только не для мертвого.
Для благополучного большинства смерть непонятна, отвратительна и, что самое важное, рационально никак не объяснима и не нужна. Ты проживал жизнь, как тебе предписывало общество, следовал наставлениям родителей и учителей, работал, обзаводился имуществом, выращивал детей, жертвовал на благотворительность. Ты исполнил все предписания и награда для тебя — смерть. Страшно и невозможно принять собственную смерть по-настоящему. Какой в ней смысл? Если Лугонг прав и отрицание смерти — это влияние тела, пусть изношенного или больного, тогда зачем было рождаться вообще? Чтобы еще одно тело, вставая в очередь, росло, питалось, испражнялось и умерло? Строить города, создавать культурные ценности или технологии, цивилизацию, вносить свой вклад… Для чего? Для будущих поколений и выживания человечества? Уверен, что те, кто будет жить после меня, даже не узнают о том, что я когда-то был. Как и мне, уйду ли я окончательно или окажусь в загробном мире, будет неизвестно, кто живет после меня и зачем.
Я люблю детей и, еще будучи подростком, с удовольствием возился со своими младшими кузенами и их друзьями и тоже хотел бы иметь ребенка. Это хорошая и достойная цель в жизни. Но я отчетливо понимал, что, когда я умру, мои дети так же исчезнут, как и весь мир. Это невыносимое чувство не раз ставило меня на грань нервного срыва. Умирая сам, я словно уничтожаю своих детей и других близких. Никакие слова никаких священников или мудрецов не смогут убедить меня в обратном. Весь мир и все, кого мы любим, существуют только пока мы живы.
Люди обычно отказываются принимать необратимость смерти и, теряя близких, в первые мгновения и дни не представляют собственного существования без ушедшего близкого человека. Но постепенно, проживая все этапы утраты, привыкают жить с этой потерей, которая постепенно становится всё более и более иллюзорной. Есть воспоминания, каждодневные хлопоты, фото и видео, могила на кладбище, которую можно посещать. Постепенно боль от потери становится более терпимой, и жизнь входит в накатанную колею повседневности.
Но для умершего всё гораздо страшней. Умирая, мы теряем всех оставшихся в живых окончательно и бесповоротно. Если сознание продолжит существовать после смерти, то это настоящий ад. Потерю близких при жизни мы можем пережить. С помощью близких людей, общества, церкви. Но как помочь умершему пережить потерю живых? И я уже давно принял для себя, что основная цель религии, особенно восточных практик, — примирить и подготовить нашу душу, или сознание, к безвозвратной утрате всего мира живых. Через отстранение от мира и чувств к людям еще при жизни. Но разве это жизнь? Может быть, есть более действенный способ — просто отменить смерть?
Я вспомнил похороны мамы. В лютеранской церкви священник говорил проникновенные слова и цитировал библию. У мамы было много друзей и знакомых, поэтому зал был почти полон. Мужчины в строгих черных костюмах и женщины в черных платьях, украшенных бриллиантами или просто блестящими поделками, также поднимались на кафедру и произносили проникновенные речи. Некоторые из них делали это, читая текст, написанный на бумаге. Играла негромкая печальная музыка, и я плакал. Слева, через проход, доносилось негромкое хихиканье и шуршание одежды. В той же стороне кто- то, понизив голос, обсуждал что-то связанное с выплатами по кредиту на строительство коттеджа. Сидящий позади меня дядя Генрих шепотом выговаривал одной из своих толстенных дочерей что-то злое по поводу проблем с ее парнем, который оказался в тюрьме. Справа от меня какая-то молодая пара негромко, но оживленно о чем-то спорила.
Когда служба окончилась, дядя Генрих подошел ко мне, по-отечески обнял и, дыша перегаром от шнапса, утробно произнес: «Крепись, малыш, эта участь ждет нас всех. Твоя мать теперь в лучшем из миров». Я сдержался и ничего не ответил. Для всех этих людей смерть моей матери была сродни ее переезду в другой город или другую страну. Как, наверное, и их собственная смерть. Позднее я понял, что, наверное, в тот самый момент принял решение сделать всё возможное, чтобы не умирать никогда.
