Пройдя долиной смертной тени…

возбуждения. Я смог избежать уготованной мне участи и сохранить себе жизнь для этого мира.

Раненое плечо напомнило о себе уколом тупой боли. Я просунул руку под одежду и нащупал неширокий разрез, покрытый уже свернувшейся кровью. Могло быть и хуже.

Задерживаться у Ступы я счел опасным. Отряхнув одежду, попытался определить тропу, по которой мне следовало спускаться. Выйдя за пределы круга, я начал всматриваться в каменистую почву, пытаясь выяснить место своей недавней ночевки. Однако меня ждал неприятный сюрприз. Вместо четырех троп, которые вели к площадке Ступы, я обнаружил девять. Но мне отчетливо помнилось, что их было только четыре. Опустившись на колени, я принялся ползать по кругу, пристально вглядываясь в мелкий щебень и слежавшуюся глину. Наконец, мне удалось найти мелкие ворсинки — явно из моего одеяла — на одном из вытоптанных глиняных пятен. Показалось, что я даже сумел обнаружить след от своего войлочного сапога. Определив направление, я зашагал прочь, стараясь поддерживать максимально быстрый темп. Жутко хотелось пить и есть.

Спустя несколько часов я наткнулся на ручеек талой воды, едва заметно струящийся по гранитной скале. Я присосался к нему и пил до тех пор, пока от холодной воды не заломило лицо и горло. Оставалось пройти совсем немного. С края тропы, уходящего в крутой спуск, я уже отчетливо видел негустую рощу и возделанные поля. Однако я хорошо помнил, что путь в гору начинался прямо от деревни Лугонга.

Никакой деревни внизу не было.

Наверное, к этому моменту я перешел внутри себя какой-то предел способности удивляться. Нет деревни — значит, и не было, хотя я точно знал, что иду правильной тропой.

Я уселся у скалы и прислонился ноющей спиной к прохладному граниту. Засунул руку в карман куртки и достал украденное из пещеры портмоне.

Желтая кожа портмоне выглядела старой и пересохшей. На одной стороне тисненая нацистская свастика в круге, на другой — символ «Аненербе», свастика с закругленными «хвостами», и вертикально расположенное лезвие Копья Судьбы, заключенные в овальный щит с руническими надписями на ободе. Открыв портмоне, я обнаружил внутри несколько сложенных пожелтевших от времени листков, исписанных знакомым мне почерком. Недостающие страницы из дневника деда…

Несколько минут я пытался сообразить, каким образом вырванные страницы оказались в пещере отшельника, но никакое логическое объяснение не приходило в голову. Во втором отделении портмоне лежали старые фотографии, также затронутые временем. Я знал, что в состав экспедиций на Тибет входили фотографы и даже кинооператоры. В архиве деда мне уже попадались подобные снимки.

Одна из фотографий, хранившихся в портмоне, сразу привлекла мое внимание. На фоне развалин древней стены, у подножия горы стояли рядом три человека. Крайний справа — мой молодой дед в рубашке и в штанах на подтяжках, в центре — пожилой человек во френче, слева — улыбающийся рослый тибетец в национальной одежде, со скрещенными на груди руками. Человека во френче я уже видел на фотографиях дома. Коллега деда — Фридрих. Но стоящий слева…

Я почувствовал, как меня прошиб холодный пот, и руки противно задрожали. Поднес фото ближе к глазам. Слева стоял Лугонг…

На обороте карточки было написано: «г. Кайлас, апрель 1938 г.».

Не может быть! Наверное, просто похож или… Я всматривался в карточку, пока глаза не начали слезиться. Лугонг упоминал о том, что его отец из Тибета, но человек на фото выглядел скорее как брат-близнец. Брат из 1938 года?

Я принялся рассматривать остальные фотографии. Снимок Ступы, вокруг которой расположились несколько носильщиков и пара огромных черных собак. Дворец Потала, на фоне которого дед стоит с этим тибетцем, дружески обнимая за плечи. Фото лица тибетца крупным планом. Сомнений почти не осталось — это был Лугонг…

Меня снова охватил страх. Я вспомнил его горящие красные глаза, когда он стоял у входа в пещеру. Руки затряслись еще сильнее. Взяв один из сложенных вчетверо исписанных листков, я как можно бережнее развернул его. Пожелтевшая бумага, похрустывая, лопалась на местах сгибов. Чернила сильно выцвели, но часть текста еще можно было разобрать:

«…коварства этих шаманов. Пройдя в нижний мир, ты оказываешься в полной власти Проводника. Мне посчастливилось узнать последовательность прохода через области очищения кармы из рукописи, которую мы нашли еще в тридцать пятом в пещере у горы Кайлас. Главной же моей страховкой являлось Истинное Дордже, которое висело у меня на шее. Я следовал за Проводником и Мертвым, тщательно соблюдая все правила, описанные в рукописи. Единственный момент, который встревожил меня, — это видение огромного храма, окутанного дымкой, что появилось после прохода первой арки. На секунду мне показалось, что Проводник замедлил шаг, будто раздумывая, куда идти. Я знал, что это за храм.

Когда Шенраб Мивоче появился в Гималаях, его первым и главнейшим деянием было разделение миров и создание границ между ними. Используя магические способности и силу Истинного Дордже, Шенраб разделил измерения и закрепил каждый строительством храмов. В измерении дэвов он построил “Нерушимый пик” — Крепость Лха. В измерении нагов — “Континент Ста Тысяч Гесаров” — Крепость Нагов. В измерении людей он осуществил эманации, направленные на благо живых существ, что позволило и позволяет его последователям передвигаться из мира людей в нижние и верхние области существования.

Именно храм Ста Тысяч Гесаров, который находится в сердце столицы мира Нагов, и виделся мне, когда я следовал за Проводником и Мертвым. Попасть в это место в живом теле значит подвергнуть себя немыслимой опасности остаться там навеки…»