Пришёл Костя, Катеринин младший сын и говорит сразу, с порога:
— Бабушка Елена! Бабушка Елена!
— Ну?! — отзывается с кухни мама. — Кто, где?.. Сейчас выйду.
Вышла она в зал. На меня смотрит.
— Там, — говорю ей, рукой указывая на прихожую. — Костя.
— Глухая, — говорит мама. И подалась туда, в прихожую.
— Бабушка Елена, мама спит и спит второй уж день, — говорит Костя. Запыхался. Тринадцать лет ему, не больше. — Я уж будил её, не просыпается!
— Ну! — говорит мама. — Ох, Господи… Давай пойдём, парень, пойдём-ка, милый.
Накинула она на себя телогрейку, на голову себе — шаль. Ушли они с Костей.
Отец побрился. Наодеколонился. Топор хоть вешай, тараканов ли трави. Стоит возле
Отложил я книгу, подошёл к окну, гляжу на улицу. Никого нигде. Сороки только — с места на место перелетают, не стрекочут. Да две собаки возле Катерининого дома. Дерутся — не поделили что-то, меньше дерутся, больше друг на дружку щерятся.
Ушёл обратно на диван я.
Сижу. Ворота слушаю: пока молчат те, скоро хлопнули.
Вернулась мама. Прошла в зал, не раздеваясь и не разуваясь, оставляя на полу мокрые следы от валенок, бочком присела на диван ко мне и говорит:
— Умерла… Царство Небесное… вот где несчастная уж, дак несчастная.
— Кто? — спрашивает отец, бритву в футляре ощупью на стол определяя; долго до этого в руках её
— Да Катерина… Кто ж ещё-то.
— Ну, — говорит отец. — Допилась, значит.
— А жалко, жалко, не могу аж, — говорит мама. Помолчала сколько-то. Языком поцокала. Головой покачала. И говорит: — Вступила в избу к ним… Костя вперёд. Кровать тут сразу, как войдёшь, кто там бывал… по правую-то руку… Подхожу к ней. Лежит навзничь, поверх одеяла. В халате. Синяя, как пуп… Пена уж на губах. Я: Катерина, Катери-и-ина, мол, да ты очнись-ка — и тычу в грудь рукой легонько ей. А там уж чё — зрачки уж… как у снулой рыбы. Мычит. И тут же прямо умерла… Пила-то так вот — запивалась… Только от этого. А от чего же?.. Глаза закрыла ей, пошла. Женька остался там, её-то старший. Стоит поодаль, у печки. Смотрит. Не испугашься? — спрашиваю. Нет, говорит, не испугаюсь. А сам… как печка же, весь белый… Господи, Господи, чё ж это такое?.. Мрут молодые-то, как мухи.
— А Аннушка-то?.. — спрашивает отец.
— Да нет её, — говорит мама. — Костя — тот побежал за ней, послала я его. Дак ну а чё теперь она-то?..
— Теперь-то чё уж… Дак а раньше?
— А раньше… Раньше. Вишь, на неё она была в сердцах пошто-то.
— Кто?
— Катерина… Я о ком…
Оделся. Из дому вышел. Дрова стал колоть. Наколол дня на четыре. Сложил их под навесом. Убрал во дворе. В огород, к бане, вышел. Стою. Лицо от мороси влажное.
Василий почему-то мне припомнился. Чекунов. По отчеству его не помню. Электромонтёром в МТС работал здесь, в Ялани. Из военнопленных. Жена у него была, умерла молодой, рассказывали, при родах. Остался он вдовцом с дочерью,
Приехала машина санитарная. Останавливалась возле магазина — сюда ей было не проехать. Увезли покойницу уже под вечер.
Стемнело.
В доме