добрались до леса.
Клекот в двигателе уже не подсказал, а приказал мне сбросить скорость и остановиться…
– Мазурин, до леса – метров четыреста. – Сойдя с мотоцикла, я почувствовал разницу. Меня вело в стороны. Земля, которая всего мгновение назад улетала мне под ноги, вдруг стала. Я тупо посмотрел на расстилавшуюся передо мной рожь. Она продолжала надвигаться на меня, несмотря на то, что стоял я недвижим. – Мазурин, нам нужно успеть до него добраться… Если они возобновят погоню – мы погибли.
– И если продолжим стоять, мы тоже не выживем, – подбодрил меня чекист. – Эх, жаль, «МГ» с люльки слетел…
Сожаления на лице между тем я не заметил. И я знаю почему. «МГ» он не унес бы. Мазурин и винтовку тащил из последних сил.
– Нужно идти, пока… – и я отпустил длинную и пошлую остроту, стараясь поддержать себя и попутчика. Пока – попутчика…
Когда мы уже почти добрались до рощи, раздался протяжный гул. Не сбавляя шага, я задрал голову. Над нами проплывала «рама». Немецкий самолет- разведчик уходил на восток.
– Щупают нас дальше, – прохрипел Мазурин, машинально поднимая винтовку.
Я положил на нее руку и переступил черту, разделяющую поле и лес. Стреляет он, конечно, хорошо, но навредить этому самолету он сможет лишь в том случае, если попадет пилоту в висок. Но прежде пуля вопьется немцу в задницу. А посадить эту дрянь тот сможет и с лишним отверстием в седалище.
Прохлада. Мне было мало ее. Я хотел прохлады жидкой, прозрачной, холодной и в необъятном количестве.
Километр или полтора, но никак не меньше, мы, будто участвующие в соревнованиях подраненные зайцы, скакали по словно специально продуманной организаторами «трассе» – ямы, поваленные деревья, притаившиеся в лесу сучья. И в тот момент, когда меж деревьев замаячил проседью голубой рассвет, я снова схватил Мазурина, который соображал быстро, но из-за потери глаза плохо ориентировался, и повалил на землю. Рухнув на грудь, он икнул от неожиданности и схватился рукой за лицо. Кровь ударила в голову. А это значит, что рана взвыла. Ему сейчас кажется, что из глазницы ручьем хлынула кровь. Положив руку уже ему на спину, я прошептал: «Все в порядке, повязка даже не намокла…»
– Только не издавай звуков, я прошу тебя…
Он поднял голову и, морщась, стал рассматривать взглядом циклопа местность. Кто-то наверху хранит нас. Я уверен, если бы немцы нас снова сейчас заметили первыми, выхода бы не было. Это был бы финал затянувшейся истории…
Мы лежали в десяти метрах от поляны внутри леса. А в тридцати от нее, но с другой стороны, на уже выкошенной, отданной под колхозный покос делянке, расположились восемь или десять немцев.
Через минуту я подсчитал – девять.
Стоял стог высотой с двухэтажный дом. Вскоре я сообразил, почему подложка на погонах немцев была розовая, а не белая. Я видел немцев, но не видел танка, а ведь именно розовый цвет у войск СС указывает на принадлежность к танковым частям. Вскоре я заметил торчащий из-за стога ствол с тупорылым наконечником. «Т-II» или «T-III» или что-то другое – в танках я вообще не разбираюсь – мирно покоилось за стогом…
Справа и слева от себя я видел просветы между деревьями – солнечные лучи проливались сквозь них, слепя и грея… Мы словно уперлись в немцев, зайдя в вершину конуса леса. Это был тупик. И просто чудо, что они нас не заметили. И это чудо могло быть разоблачено в любой момент. Треск ветки, шорох – и бежать было бы уже некуда.
– Нам придется лежать здесь… – прошептал Мазурин.
А другого и не оставалось.
И я посмотрел на мертвую корову, от которой один из эсэсовцев отрубал топором ногу.
А потом смотрел, как ловкими движениями он освежевывает ногу. А после – как срезает мясо и рубит на куски…
Запах жаренного на шомполах мяса проникал через наши ноздри в каждую клетку тела.
Опустив головы и не шевелясь, мы мучились от того, что не позволено было даже развернуть шоколад.
– О чем они говорят? – поинтересовался Мазурин, который тоже все слышал. Но страдал от незнания языка.
– О нас с тобой, капитан. Нас ищут. Сзади надвигается погоня. Похоже, нас не простили.
Двинуться вперед мы не могли. Встать было невозможно. Малейшее шевеление веток, и немцы тут же расстреляют в упор окраину леска. После предупреждения они настороже. Да еще незадача – они отодвинулись от костра, и отодвинулись, конечно, в нашу сторону.
– Касардин, я хотел с вами поговорить…
– Снова на «вы», – заметил я. – Значит, вы видите будущее. Рад встрече с единомышленником.
– Ваш юмор на этот раз неуместен. Может случиться так, что эти полчаса… час… В общем, мы никогда больше не увидимся. Или увидимся, но не здесь…
– Вы внезапно поверили в Царствие Его? Вот уж не думал… – Я почесал нос о сухой стебелек, торчащий прямо перед моим лицом. – Я оставил свой юмор, Мазурин. О чем вы хотели поговорить?
Чекист поморщился и лег щекой на траву.
– Доктор, я предлагаю вам сделку.
– Самое время.
– Думаю, она покажется вам интересной.
Я удивлялся этому человеку. Мы – в двадцати шагах от немцев. Сзади на нас надвигается погоня. Выхода нет. Он предлагает мне сделку.
– Продолжайте, капитан.
– Я не капитан.
Я уставился на него с изумлением. Если бы сейчас вдруг пошел снег, я удивился бы меньше.
– А кто вы?
– Я подполковник государственной безопасности Мазурин. Капитан – легенда. Старшие офицеры по таким командировкам не ездят. Шумов – полковник госбезопасности. Мы выполняем задание особой важности по доставке вас в тыл. На Лубянку, Касардин…
Я посмотрел на немцев. На Мазурина.
– Зачем?.. Какую задачу?
– Хотите спросить, как вы связаны с особой важностью?
– Вот именно! – подтвердил я.
– Сделка, – напомнил Мазурин. Хотя я уже не был уверен, что эта фамилия настоящая.
– Вы хотите рассказать мне что-то, получив что-то взамен. Что должен при этом дать я, догадываюсь. Но что, по вашему разумению, могло бы так заинтересовать меня, чтобы я согласился?
Мазурин подтянул к себе винтовку. Положил подбородок на руки. Разговор, судя по его поведению, предстоял долгий и нелегкий.
– Вы не хотите назвать имя того, кто был с вами. Но вы же можете рассказать, что происходило в тот момент в кабинете?
Меня стало распирать от злости. В такой ситуации он потрошит меня! А что случится через минуту? Нас пристрелят? Зачем терять время на поиск истины, когда на кону – жизнь?
– Вы псих, Мазурин. И, чтобы отделаться от вас хотя бы отчасти, я расскажу вам, как было дело. Нарушу клятву, данную самому себе семь лет назад..
Аромат жареного мяса проникал в меня и дразнил. Я исходил слюной, но вместо того, чтобы открыть банку тушенки или отломить кусок от плитки шоколада, мы вынуждены были лежать недвижимо и шепотом переговариваться.
– В тот день Киров шел по коридору. Когда я увидел его, в моей голове созрел план решения своего вопроса. У меня умерла бабка, и нужно было присвоить ее квартиру. А человек, имя которого вы пытаетесь из меня вытянуть, сидел рядом с другой проблемой… Так вот, я решил зайти в кабинет Кирова, пока туда никто не зашел, и попросить вождя решить наши вопросы. Я увидел его хорошее настроение и надеялся на благополучный исход… Мы встали и пошли к двери. Но когда до нее оставалось шагов семь, не больше, как из-под земли вырос Николаев… Это я сейчас знаю, что Николаев. А тогда он показался мне каким-то шибздиком… И он опередил нас. – Я дотянулся и скусил стебелек травы. Может, хоть так заглушу этот дурманящий меня запах… – Решив, что тот на минуту, я открыл дверь, и мы вошли…
– И что вы там увидели? – спросил Мазурин. – Говорите, не стесняйтесь. Я лично проводил ее досмотр и оформлял документы на арест.
– Я увидел…
– Вы увидели, – поправил настырный чекист.
– Хорошо, – согласился я, ухмыльнувшись. – Мы увидели…
//- * * * -//
