уверен, что президент захочет с ним встречаться, но я обещаю его спросить. После этого я переговорил с господином Путиным, проинформировал его о состоявшейся встрече и сказал ему, что возникла такая просьба о встрече с ним. К моему удивлению, он на это согласился и сказал: «Давай, я не против, скажу ему все, что думаю, организуй эту встречу». Я организовал эту встречу, она действительно проходила у меня в кабинете, она была чрезвычайно краткой, собственно, ничего содержательного там не обсуждалось, ничего нового по сравнению с первой встречей там тоже не возникло.
В.: То есть вы говорите, что господин Путин согласился на эту встречу, поскольку он хотел сказать господину Березовскому все, что он думал по этому поводу, и, конечно, он на этой встрече поговорил с Березовским об инциденте с «Курском». Это так?
О.: Честно говоря, давайте себе представим, сколько можно наговорить за 5 минут с учетом того, что есть три собеседника, на каждого приходится полторы минуты, чуть больше в среднем, если все принимают участие в разговоре. Я не помню, что мы содержательно, глубоко обсуждали ситуацию. Я помню, опять же, что она была эмоциональной, эмоции действительно были высоки, никакого содержательного обсуждения не было и быть не могло. Президент подтвердил, что — да, господин Березовский больше не должен влиять на ОРТ и что журналисты ОРТ будут тоже освобождены от необходимости слушать его указания. Все. Больше ничего на этой встрече не обсуждалось, если не брать в расчет всякого рода междометия и эмоции.
В.: Но, учитывая, насколько эмоционально, как вы рассказываете, президент Путин чувствовал себя по поводу инцидента с «Курском», и то, как освещал это Березовский, наверняка Путин бы упомянул инцидент с «Курском»? Не так ли?
О.: Вы знаете, когда люди встречаются, какие-то вещи очевидные они не всегда обсуждают. Ситуация настолько была понятна. И господину Березовскому, и господину Путину, и мне она была предельно понятна. И я уже говорил о том, что она была по-своему драматична для каждой из сторон, но драма у каждого была своя. Не было необходимости что-то долго разжевывать, объяснять. Господин Березовский просто был проинформирован о принятом решении. Ему это решение сильно не нравилось, ну это его проблемы.
В.: А я вам вот что скажу: очень вероятно, что Путин упомянул бы ситуацию с «Курском». Вы это отрицаете? Оспариваете?
О.: Я не могу этого исключать, я действительно не помню конкретные слова, сказанные в ходе этого разговора. Мог упомянуть, мог не упоминать. Ситуация с «Курском» была очевидна для господина Березовского, для меня, для президента, она была для всех очевидна. Было очевидно, что господин Березовский в драматичной, катастрофической ситуации, когда погибли люди (это была реальная драма и реальная трагедия), использовал эту ситуацию цинично для того, чтобы нажить себе политический капитал, для того чтобы заниматься политическим пиаром. Это было настолько очевидно, это не требовало никаких пояснений. Нам не было что обсуждать в ходе этой встречи.
В.: Но при этой эмоциональной встрече, согласны ли вы, что упоминалось и имя господина Гусинского?
О.: Я не думаю, что упоминание господина Гусинского было уместно на этой встрече. Он никакого отношения к этой встрече не имел, и времени было мало его упоминать.
В.: Откройте 196-ю страницу. Вы узнаете, господин Волошин, это открытое письмо от господина Березовского президенту Путину, которое было опубликовано в газете «Коммерсантъ-Daily» 5 сентября 2000 года. Посмотрите на первый абзац, что там говорится? «На прошлой неделе высокопоставленный чин вашей администрации выдал мне ультиматум: перевести долю в ОРТ, которую я контролирую, в государственное управление или следовать дорогой Гусинского. То есть, очевидно, он имел в виду Бутырскую тюрьму, и причина такого предложения — то, как ОРТ освещало события, связанные с аварией подлодки „Курск“. „Президент хочет сам управлять ОРТ“, — заявил мне ваш представитель». И на что здесь ссылается господин Березовский — он ссылается на представителя, и этот представитель — вы, господин Волошин, не так ли?
О.: Я думаю, что он, обращаясь с открытым письмом к господину Путину, имел в виду меня. Ему оказалось в этот момент слабо упомянуть самого президента Путина, поэтому он упомянул меня. Думаю, что это так.
В.: Вы видите, что он ссылается на вас, с той точки зрения, что вы ему выдали ультиматум: передать свою долю в ОРТ или отправиться вслед за Гусинским. И именно это и произошло на этой встрече, господин Волошин, не так ли? Вы ему представили ультиматум — это так?
О.: Нет, конечно, это не так. Это фантазия господина Березовского. Здесь фантазия — не только эти угрозы, фантазией являются все разговоры про акции. Кстати, я обратил бы ваше внимание, что, в отличие от того, что он говорил в других случаях, здесь речь идет о том, что мы якобы требовали передать в управление государству контролируемый пакет. Передать в управление государству — это, в моем понимании, не продать, это вообще что-то другое. Тут много всяких небылиц изложено — в этом открытом письме. Я психологически, наверно, понимаю, почему господин Березовский это сделал, но то, что в тексте все не соответствует истине, — это тоже очевидно.
В.: И ни на каком этапе, господин Волошин, ни вы, ни кто-либо еще в то время не заявили, что все, что сказал Березовский в этом открытом письме, не соответствует истине, — вы согласны?
О.: Я никогда публично не комментировал это письмо — это правда. Нам надо было бы вдвое увеличить штат администрации президента, чтобы комментировать все публичные высказывания господина Березовского, включая обвинения в наш адрес. К тому же он постоянно говорил разное. Мы бы никогда все равно за ним не угнались — комментировать каждый раз его высказывания.
В.: Господин Волошин, но инцидент с «Курском» и то, что произошло после этого, о чем вы нам сказали, — как у вас, так и у президента Путина очень сильные чувства были по этому поводу. Если то, что Березовский об этом говорил в СМИ, совершенно не соответствовало действительности, как вы утверждаете, то в то время вы бы, наверно, какое-то отрицание выпустили? Но вы никогда такого опровержения не выдали, не так ли?
