сторону Кирсы. Хозяйка таверны не испугалась. Окинув солдат жалостливым взглядом, она вздохнула и спросила:
— Вы, ребята, хоть раз видели человека, вернувшегося из дальнего рейда? Только что из госпиталя вышедшего, когда кожа новая едва отросла на месте ран, да ожогов?
Смеяться перестали. Новобранцы притихли и уже по-иному смотрели на Кирсу, больше не пытаясь раздевать её глазами.
— Вы думаете, они тут пиво в глотку вливают, пока из ушей не потечёт? Нет, ребятки. Кто несколько дней, а кто и декаду целую, молочко пьёт помаленьку, чтобы яд из тела вывести, да окрепнуть, потому, как другую еду организм не принимает. А все, кто пытается спиртным лечиться, очень быстро попадают в армию Несотворённого Отца. Оно, наверное, почётно, вот только на побывку оттуда не отпускают.
Барон Трогот возвратился незадолго до начала вечерней службы в соборе. Сигнальщик с надвратной башни протрубил в рог, сообщая населению о прибытии сеньора, и вскоре в город торжественно вступил конный полувзвод его личной охраны под развёрнутым знаменем. Позади замыкающей шеренги двигались трое всадников, один из которых был хорошо знаком местным жителям, а вот двое других весьма заинтересовали немногочисленных зевак, наблюдавших этот маленький парад. По правую руку от барона, на мерине буланой масти, ехал человек, облачённый в фиолетовый плащ. Его лица под капюшоном не было видно никому, но плащ говорил сам за себя — такие носили только представители высшего духовенства.
По левую руку от сеньора Трогота, приотстав на треть корпуса, двигался вороной жеребец. Его всадника вполне можно было принять за обычного офицера гвардии герцога Гедеона, тем более, что следом через ворота проследовала группа конных гвардейцев. Но внимательный наблюдатель, наверняка заметил бы богато украшенную сбрую вороного жеребца, изящно пошитые сапоги из кожи тонкой выделки на его всаднике, а также плащ из очень дорогой плотной ткани. А вот его головной убор совсем не вязался с достатком, являясь потёртой кожаной шапкой, какую в городах обычно носят мастера- кожевенники, да и то не самые зажиточные.
Милена наблюдала за возвращением отца с верхней площадки донжона, и такие мелкие подробности, как качество выделки кожи на сапогах, рассмотреть не могла. Её больше интересовал наездник буланой лошади — похоже, Катарина не ошиблась в своих прогнозах.
Телохранители барона, не доезжая до дворца, разделились на две колонны, освобождая дорогу для Трогота и прибывших с ним господ. Двигавшиеся следом в плотном строю, конные гвардейцы, остановились и разом спешились. Замешкался только кто-то из середины второй шеренги, едва не свалился с седла, но товарищи подхватили, не дав упасть неуклюжему кавалеристу. Однако именно он оказался одним из двух гвардейцев, которые помогли сойти с седла на землю человеку в фиолетовом плаще и сопроводили его во дворец.
Позади послышался скрип лестницы, Милена обернулась и увидела выглядывающую из люка Сабину.
— Ваша милость, велено переодеть вас для церемонии. Его высокопреосвященство уже прибыл и скоро они вместе с господином бароном проследуют в собор.
— Я уже спускаюсь. Не следует заставлять ждать архиепископа Берхарда.
Собор Всех Верных был полон народа. Ни одно место не пустовало, даже в первом ряду, где помимо самого барона и его дочери сидел весь командный состав гарнизона со своими жёнами. Десятки горящих свечей подчёркивали торжественность события. Обычно отец Иаков не затруднял церковную казну тратами на освещение, но сегодня не поскупился на самые дорогие свечи, что дало возможность прихожанам хорошенько рассмотреть приехавших из столицы гостей. А посмотреть было на кого — стоящий возле алтаря архиепископ Остгренцский представлял собой зрелище, нечасто выпадающее на долю жителей небольшого провинциального городка, каковым всегда был Кифернвальд, несмотря на свой почтенный возраст и огромные заслуги в деле защиты южных рубежей Восточного герцогства.
Архиепископское облачение потрясало воображение, затмевая своим великолепием всё, чем мог похвастаться собор, включая оба витража. Расшитая риза сверкала в свете свечей при каждом движении Берхарда так, будто была соткана из бесчисленного количества неугасаемых искр. Митра вызывала особое уважение среди людей, вращавшихся в армейских кругах, где размер головного убора значил очень много. Ритуальный посох в левой руке архиепископа мог бы и потеряться на фоне сияющего облачения, если бы не золотое навершие, выполненное в виде символа веры в Двуединого — вытянутого ромба со вписанной в него окружностью.
В двух шагах позади Берхарда стоял прибывший вместе с ним господин, сменивший свою неказистую шапку на роскошный чёрный берет. Его чёрный с красным камзол не сверкал золотым шитьём, но явно шился не самым последним портным в Остгренце, а использованные для отделки кружева, должны были стоить немалых денег. Незнакомец был молод, носил щеголеватые тонкие усики и небольшую аккуратно постриженную бородку. Он со скучающим видом ловил восхищённые взгляды местных дам, иногда делал едва уловимый кивок и слегка растягивал губы в улыбке, видимо следуя столичному этикету. Невозможно представить, что он знал лично кого-нибудь из жителей Кифернвальда.
Архиепископ поднял свой посох, призывая к вниманию, и возложил правую руку на Камень Богов — матовый чёрный шар, размером с головку сыра, на подставке в виде усечённой пирамиды. Его с величайшей предосторожностью доставили из столицы и установили на алтаре. Шар засветился мягким слегка мерцающим голубым светом, вызвав большой ажиотаж в первых рядах. Люди повскакивали со своих мест, надеясь получше рассмотреть святыню, о которой все слышали, но видеть доводилось не многим. Со средних рядов возмутились, начав покрикивать на заслонивших обзор, кто-то полез раздвигать
